Линии разлома - читать онлайн книгу. Автор: Нэнси Хьюстон cтр.№ 26

— Итак, — с легкой лукавой усмешкой процедила она, — моя дочь обшаривает Южное полушарие?

— Южное полушарие? — озадаченно переспросил па, а я стал пунцовым и молил взглядом, чтобы он прикрыл мою маленькую ложь.

— А… — Па сразу все понял. — Рэндл, видимо, перепутал. Он хотел сказать, что она на юге. На юге Германии. Это нужно для ее изысканий.

— Искания, изыскания, разыскания… — Эрра вздохнула. — Я вот думаю — что случится, если она и впрямь что-то отыщет?

Мерседес прыснула и зажала ладошкой рот: не подобает смеяться над матерью в присутствии ее ребенка.

— Германия! — пробормотала Эрра. — О-ля-ля! Если бы я знала, что она станет одержимой… Все-таки странное у нее ремесло, Эрон, не находишь? Что это за занятие — совать нос в чужую жизнь, рыться в ней?

— Хм! Вот уж не знаю, — откликнулся па. — Мое в таком случае еще хуже: я ворую жизни, чтобы наделять ими своих персонажей. Голодное ухо жаднее брюха.

— Папа, ты опять путаешь! — закричал я, хотя знал, что он это нарочно.

— Нет, это не одно и то же, — возразила бабуля Эрра. — Ты художник, а тут совсем другое.

Щурясь от сигарного дыма, она направилась в тот угол, где стояло пианино.

— Иди-ка сюда, Рэндл, — позвала она, и я с радостью повиновался. — Помузицируешь со мной?

— Но я не умею…

Она подняла меня, усадила на табурет, пригладила мне взъерошенные после сушки волосы:

— Прислушайся к летучей мышке на твоем плече, пусть она тебя ведет… Я хочу, чтобы ты играл вот здесь, на басах. Касайся только черных клавиш, понял?.. Нежно, как можно нежнее… Главное, слушай, что играешь, слушай, пока самому не понравится.

Мерседес и па сидели в другом конце комнаты и молчали. Наступила такая тишина, что и правда любую муху можно бы засечь. Я медленно и мягко нажимал десятью пальцами на черные клавиши. Бабуля Эрра стояла рядом, слушала и кивала. Потом загасила свою сигару, и я услышал, как в ее груди возник неясный гул. Я продолжал играть, а она на каждую мою ноту отвечала своей, иногда в тон, иногда — контрапунктом, это было, как идти медленным шагом по лесу, прячась за деревьями. Мои пальцы мало-помалу обретали беглость, ее голос тоже зазвучал быстрее, но мы по-прежнему придерживались изначального намерения играть «нежно», так что стало похоже, будто мы танцуем чечетку под снегопадом.

И вот наступил момент, когда я почувствовал, что пора заканчивать. Мы остановились в одну секунду, и па с Мерседес зааплодировали, на вид сильно, что есть мочи, но все-таки нежно, так мягко и деликатно, что ни звука не было слышно. Нас это рассмешило, мы захохотали. Бабуля Эрра покружила меня вместе с табуретом, потом подхватила на руки:

— Видишь? Ты сыграл!

И она еще раз легко пронесла меня пол мышкой через всю комнату.

— Мне послышалось, будто я различаю там несколько слов, Эрра, — сказал па. — Ну, может, не слов, а слогов, они у тебя выпрыгивали то здесь, то там… Глядишь, и ты постепенно очеловечишься, а?

— Я всегда была человечной! — Бабуля Эрра широко улыбнулась. — Но, что верно, то верно: я теперь иногда вплетаю в свое пение словцо-другое. Это из-за Мерседес. Она — волшебница слова.

— Это правда? — спросил я у Мерседес, когда бабуля усаживала меня в кресло.

— О, — ответила Мерседес, — волшебство не во мне. Оно в людях и во всем, что творится между ними. Чтобы использовать эту магию, нужно научиться сосредоточиваться, вот и весь секрет.

— Для меня это проблема, — вздохнул па.

— Тс-с! — Мерседес приложила палец к губам. В наступившей тишине она низким, резким голосом прибавила: — Иногда для волшебства достаточно закрыть глаза и внимательно вслушаться. Ты готов, Рэндл?

— Готов.

— Отлично. Тогда слушай. У тебя в мозгу белоснежное облако, оно похоже на ватный шар… Ты его видишь?

— Да.

— Ну вот… от этого облака тянется хвост из множества разноцветных лент с бантиками, как у воздушного змея… Банты скреплены друг с другом… Это слова… Если будешь тянуть осторожно — они такое принесут тебе с той стороны облака!

Я открыл глаза, но Мерседес с улыбкой покачала головой:

— Смотри внутрь себя, и глаза будут закрыты. Вот так. Хорошо. Теперь начинается волшебство. Образы будут переходить из моего сознания в твое. И ты увидишь все, что я назову.

Она продолжала говорить глухим низким голосом, делая паузу после каждого слова:

— Вот… мертвый ворон… А это… фея с радужными крыльями… Это — миска с овсяной кашей… Ты видишь их, Рэндл?

Я кивнул утвердительно, потому что и правда… Молчание было долгим и полным, я погрузился в него с головой и увидел недвижного ворона с остекленевшим полузакрытым глазом, диадему, искрящуюся в золотистых локонах феи, и парок, что поднимался над миской с горячей кашей, какую па иногда варил для меня зимним утром, это вкуснятина, если с сахаром, со сливками и даже иногда с изюмом.

Когда я снова открыл глаза, трое взрослых смотрели на меня с улыбкой.

— На самом деле такое происходит все время, — сказала Мерседес. — А магия, она в том, чтобы это осознать.

— И стать поэтом? — спросил па.

Мерседес расхохоталась, и я подумал: похоже на фонтан, от которого разлетаются тысячи сверкающих брызг.

— Нет, — сказала она, — я не поэт, я врач. Моя специальность — психотерапия через образы.

Может, я и не понял, что это значит, но сразу смекнул, что заниматься этим с Мерседес должно быть очень приятно.

— Гипнотическая демонстрация, — протянул па, закуривая сигарету, чего ма отнюдь не одобрила бы. — Но театр — это совсем другая песня. Пьесу о дохлом вороне, о лучезарной фее или о миске с кашей сочинить невозможно. Нужно найти способ соединить их в некое целое.

— И к тому же, — вмешалась Эрра, — волшебство Мерседес действует только на тех, кто говорит с ней на одном языке. Если бы вместо «мертвый ворон» она сказала «cuervo muerto», Рэндл ничего бы не увидел. Вот почему я так ценю чистый голос, без фальши — он-то всем понятен. Мое пение ведь абсолютно прозрачно, верно, Рэндл?

— Не знаю, — честно признался я. — Но оно абсолютно красивое!

Они засмеялись, потому что я сказал «абсолютно», это не детское слово, хотя старшие, говоря между собой, все время употребляют его при нас.

— Спасибо, сердце мое, — тихо-тихо шепнула мне бабуля Эрра.

Потом они затеяли взрослый разговор про президента Рейгана («Это третьеразрядный актер», — припечатал па), он как раз послал войска в Бейрут. Я свернулся калачиком на большой, лежащей на полу, подушке и стал задремывать, представляя себе, что я Соня, как моя мать, и что они, чего доброго, обольют меня чаем. В какой-то момент я уснул по-настоящему, но потом проснулся оттого, что они хохотали. Самой шутки я не слышал, и тут бабуля Эрра вдруг звучным голосом объявила, что инструмент, всегда сопровождающий ее пение, лютня. Паи Мерседес озадаченно переглянулись, мол, «что она городит?», а па сказал: