Линии разлома - читать онлайн книгу. Автор: Нэнси Хьюстон cтр.№ 19

Вмешалась бабуля Сэди, теперь она попробовала разрядить обстановку.

— Это бессовестно с вашей стороны, Грета, мучить меня, искушая столькими вкусностями из свинины!

— О, праведное небо! Я не нарочно!

— Нет-нет, я, разумеется, шучу. Здесь сколько угодно такого, что мне можно. — Сэди показала на свою тарелку, куда успела навалить уже вторую гору картофельного салата.

— А ты, Кристина? Не хочешь еще немного… Leberwurst? — судя по жесту, Грета имела в виду что-то вроде ливерной колбасы, но ПРА, небрежно взмахнув своей сигарой, без слов отвергла это предложение. Тогда Грета, надеясь нас рассмешить, громко спросила: — Вы можете поверить, что эта тощая женщина хотела работать Толстой Дамой в цирке?

Мама и папа захохотали, хотя наверняка уже тысячу раз слышали эту байку, как, впрочем, и я.

— Зато я, — с полным ртом заговорила бабуля Сэди, — теперь почти гожусь для такого амплуа, не правда ли?

Эти слова вызвали новый взрыв дружного смеха, и это вправду смешно: при взгляде на гигантское тело Сэди трудно поверить, что некогда оно вышло из хрупкой, крохотной, как у эльфа, оболочки Эрры.

— Часов больше нет? — вдруг спросила ПРА. — Очень красивые были часы… вон там, в углу.

Снова пауза. Мы с мамой переглядываемся. Потому что на сей раз это какое-то особенное, уж очень странное молчание.

— Ты разве не помнишь? — Грета смотрит недоверчиво. — Дедушка разбил их…

— А… Так он их разбил? Нет, я забыла.

— Как ты можешь… как… это же в тот день, когда… он все, все расколотил… и… Ты хочешь сказать, что ты не..?

— Нет. Извини. Я, наверное, прожила с тех пор слишком много других жизней. В моих воспоминаниях об этой полно… гм… лакун, мягко выражаясь. И не забывай, я ведь младше тебя. Тебе в конце войны было… сколько? Десять лет? А мне всего шесть с половиной. Это разница.

— Да, верно, — вздохнула Грета. И, оттолкнув тарелку, с видимым усилием встала. — Если вам не трудно, Тэсс, не могли бы вы сварить кофе для вашей семьи? — помолчав, спросила она маму. — Мне сейчас нужно немного полежать.

Она пошатнулась. Прошла два шага, и ее качнуло снова. Никто не знал, что теперь делать. Сэди не могла ей помочь, а для нас она оставалась едва знакомой, чужой, кто решится коснуться ее тела? Но вдруг Эрра встала:

— Дай я помогу тебе, Грета.

И две старые женщины, нетвердо ступая, вышли из комнаты вдвоем.

— Какой изысканный фарфор! — воскликнула мама, доставая из кухонного шкафа маленькие цветные чашки и блюдца.

— Да, тонкая работа, не правда ли? — подхватила Сэди. — Это наверняка из Дрездена.

Они тотчас прочно оседлали этого конька, не знаю, как женщины умудряются не спятить оттого, что приходится все время щебетать и чирикать, «Как это тонко, не правда ли?», «Это изысканно, вы не находите?» и все такое прочее, но раз дошло до кофе, я был уже не обязан торчать за столом и улизнул в коридор, намереваясь отыскать туалет, куда пора поместить конечный продукт моей жизнедеятельности.

Мои какашки безукоризненны, по форме они совершенны, как баллистическая ракета, по консистенции плотны, но без жесткости. Выпуская их наружу, я не переставал мысленно твердить: «Мне не хватает Интернета! Google — вот что мне нужно! Держу пари: в этой Богом забытой дыре об Интернете даже не слышали!»

На обратном пути в гостиную, бесшумно ступая в носках по толстому цветному паласу коридора, я бросил взгляд на электронные часы и увидел, что уже пятнадцать минут четвертого. Гениально! Мама сказала, что мы поедем обратно около четырех. Стало быть, еще полчаса, и можно начать дергать ее за рукав, притворяться возмущенным: «Ты же мне говорила… Ты обещала…»

В тот самый момент, когда я вообразил, как прозвучит мой голос, говорящий, это, я услышал те же самые слова, произнесенные точь-в-точь таким же негодующим тоном, только голос принадлежал не мне, а ПРА:

— Ты же говорила! Ты обещала!

Грета ответила что-то. По-немецки.

Дверь комнаты была приоткрыта. Я заглянул в щелку, надо же посмотреть, что там происходит, и глазам не поверил: две старухи спорили из-за куклы, дурацкой куклы в платье из красного бархата; ПРА сжимала ее в руках, морщинистое лицо искажено гневом…

— Она моя! — шипела ПРА. — Она всегда была моей. Но даже если оставить это в стороне… даже если бы она моей не была… ты мне ее обещала, Грета!

И снова Грета ответила ей по-немецки. Вид у нее был совершенно измученный. Она дошла до кровати и рухнула на нее так тяжело, что пружины заскрипели. Потом громко вздохнула и больше не шевелилась.

Все еще прижимая куклу к груди, ПРА подошла к изножию постели. И долго стояла там, неотрывно глядя на сестру, но вот досада, при этом она повернулась ко мне спиной. Я больше не мог видеть ее лица.

Той весной я впервые по-настоящему осознал, что значит год. Когда на деревьях стали распускаться листья, я вдруг ясно припомнил, как они распускались в прошлый раз, и с огромным удивлением сказал себе: «Год! Так вот что это такое».

У каждого времени года свои игры, до обалдения увлекательные. Весной, едва просохнут мостовые, можно играть в шарики. По ним надо сильно щелкать согнутым большим пальцем, они отлетают, так что ходишь потом с ушибленным ногтем. А как приятен этот легкий шумок, когда шарики столкнутся! Еще есть игра «Кот лазает», мы играем в нее с ребятами из нашего дома. Идешь в детский сад, взбираешься на шведскую стенку. Повисаешь там на согнутых коленях, вниз головой. Затем надо покрепче вцепиться в параллельные брусья и продвигаться вперед, перехватывая их руками поочередно, и тут убеждаешься: ага, теперь я могу продержаться до конца, мои руки стали крепкими, не то что в прошлом году, когда они на полдороге ни с того ни с сего слабели, оставалось только сдаться и позорно плюхнуться на песок.

Лето — пора, когда мы с па играем в бейсбол в Центральном парке. Я бросаю мяч снова и снова, пока плечо не заноет, а он его ловит. Иногда. Моего отца не назовешь сильно спортивным, он часто мажет, а промазав, и не думает кидаться за мячом, как сумасшедший, не в пример другим отцам направляется за ним спокойно, легкой трусцой; мне приходится ждать, скучновато, но похоже, его это как раз и забавляет. Потом наступает его очередь подавать мяч, а я ловлю; перчатка ужасно велика, но ничего, к началу школьных занятий мне обещали купить новую, по размеру. Если мяч попадает в массивную кожаную ловушку, я сжимаю громадные пухлые кулаки, ну надо же, у меня получилось, я хватаю мяч и кричу «Аут!» Когда я устаю, мы идем к модели атома, я цепляюсь за стержни и подтягиваюсь повыше, чтобы посмотреть на настоящих взрослых бейсболистов, играющих жестким мячом. Мне велено оставаться по другую сторону ограды, ма боится, как бы я не получил мячом по зубам; странная какая-то боязнь, но я понимаю: передние молочные зубы у меня уже выпали, так что это последние, если и их вышибут, я пропал.