Гайдзин - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Клавелл cтр.№ 76

— Это ты безупречна, — сказал он, пряча удовольствие, которое ему доставило её суждение. Помимо уникальных физических достоинств её превозносили в Эдо за качество её каллиграфии, красоту её стихов и тонкое понимание искусства и политики.

— Я обожаю ваш стиль письма, и стихотворение — оно великолепно. Я обожаю многогранность и сложность вашего ума, особенно то, как вы выбрали «Когда… беру» вместо, быть может, «Теперь… я взял», и «поеживается», когда человек менее значительный мог бы написать «ворочается» или более вульгарное «шевелится», которое придало бы стихотворению сексуальные оттенки. Но расположение вашего последнего слова, это окончательное «беспокойно»… ах, Ёси-тян, как мудро вы поступили, использовав это слово в самом конце, слово с глубинным смыслом, совершенное слово. Ваше творение великолепно, и его можно истолковать десятью разными способами.

— А как ты думаешь, что я в действительности хочу этим сказать?

Она прищурила глаза.

— Сначала ответьте мне, намерены ли вы сохранить его — хранить его открыто или втайне ото всех — или уничтожить.

— И каково же мое намерение? — спросил он, наслаждаясь ею.

— Если вы станете держать его на виду или притворитесь, что прячете или что его содержание — тайна для всех, значит, вы рассчитываете, что его прочтут, прочтут люди, которые тем или иным способом передадут его вашим врагам, как вы того и желаете.

— А что подумают они?

— Все, кроме самых проницательных, сочтут, что ваша решимость слабеет, ваши страхи начинают одолевать вас.

— А остальные?

Глаза Койко продолжали смотреть на него с тем же веселым озорством, но он заметил, что в них появился новый блеск.

— Из ваших главных противников, — осторожно заговорила она, — сёгун Нобусада поймет его так, что в глубине своей души вы согласны с ним в том, что недостаточно сильны, чтобы представлять для него настоящую угрозу, и он с радостью заключит, что чем дольше он ждет, тем с каждым днём легче и легче ему будет вас устранить. Андзё станет глодать зависть к вашему таланту поэта и каллиграфа, и он станет издеваться над словом «беспокойно», почитая его недостойным и выбранным неудачно, но стихотворение войдет глубоко в его душу, будет тревожить его, особенно если ему донесут, что вы держите его в секрете ото всех, пока он не отыщет в нем восемьдесят восемь скрытых значений, каждое из которых усилит его непримиримую враждебность к вам.

Её откровенность поразила его.

— А если бы я сохранил его по-настоящему тайно? Она рассмеялась.

— Если бы вы хотели сохранить его в секрете, тогда вы тотчас же сожгли бы его и ни за что не стали бы показывать мне. Жалко уничтожать такое совершенство, так грустно и печально, Ёси-тян, но необходимо для человека в вашем положении.

— Почему? Это всего лишь стихотворение.

— Я считаю, что это стихотворение особенное. Оно слишком совершенно. Такое искусство поднимается из глубоких колодцев внутри. Оно являет нам тайное. Обнажение сути — в этом и заключается цель и смысл поэзии.

— Продолжай.

Её глаза словно поменяли цвет, когда она задумалась, как далеко она решится зайти, постоянно испытывая пределы своего разума, чтобы развлекать и возбуждать своего клиента, если именно это было ему интересно. Он заметил эту перемену, но причину её не разгадал.

— Например, — безмятежно защебетала она, — неверные глаза могли бы заключить, что ваша самая потаенная мысль на самом деле подсказывала вам: «Власть моего предка-тезки, сёгуна Торанаги Ёси, вот-вот окажется в моих руках, и молит, чтобы я воспользовался ею».

Он смотрел на неё, а она ничего не могла прочесть в его глазах. «И-и-и-и, — подумал он, потрясённый, пока все его чувства кричали ему об опасности. — Неужели это так заметно? Может быть, эта юная барышня слишком проницательна, чтобы оставлять её в живых».

— А принцесса Иядзу? Что она подумает?

— Она самая умная из всех, Ёси-тян. Но вы это и так знаете. Она сразу поймет смысл стихотворения, — если вы вообще вложили в него какой-то особый смысл. — Опять он ничего не увидел в её глазах.

— А если это будет подарок тебе?

— Тогда эта недостойная женщина преисполнится радости, получив столь драгоценный дар, но окажется в затруднительном положении, Ёси-тян.

— В затруднительном положении?

— Оно слишком особенное, чтобы его дарить или в дар принимать.

Ёси оторвал взгляд от неё и посмотрел на свой труд очень внимательно. Это было все, чего он мог желать, ему никогда не удастся повторить такое совершенство. Потом он подумал о ней, с той же непреложностью. Он увидел, как его пальцы подняли бумагу со стихотворением и протянули ей, захлопывая ловушку.

Почтительно Койко приняла лист обеими руками и низко поклонилась. С напряженным вниманием посмотрела на написанное, желая, чтобы начертанный образ целиком отпечатался в её памяти, проник в неё, как тушь в бумагу, и остался там навеки. Глубокий вздох. Осторожно она поднесла угол листа близко к пламени масляной лампы.

— С вашего позволения, Ёси-сама, пожалуйста? — торжественно произнесла она, твердо глядя ему в глаза; её рука не дрожала.

— Почему? — спросил он в удивлении.

— Для вас слишком опасно оставлять живыми подобные мысли.

— А если я откажусь отвечать?

— Тогда смиренно прошу простить меня, я должна буду принять решение за вас.

— Ну так принимай.

В тот же миг она опустила бумагу в огонь. Лист занялся и вспыхнул. Ловко поворачивая его в руках, она подождала, пока не остался гореть лишь крохотный кусочек, тогда она положила нерассыпавшиеся черные останки на другой лист и смотрела на пламя, пока оно не угасло. Пальцы у неё были длинными и тонкими, ногти — само совершенство. В молчании эти пальцы сложили лист с пеплом в бумажную фигурку огами и положили её назад на стол. Лист бумаги теперь напоминал карпа.

Когда Койко снова подняла глаза на Ёси, они были наполнены слезами, и его сердце утонуло в нежности к ней.

— Мне так жаль, пожалуйста, извините меня, — сказала она срывающимся голосом. — Но слишком опасно для вас… так печально, что приходится губить подобную красоту, мне так хотелось сохранить ваш дар. О, как печально, но слишком опасно…

Он нежно обнял её, понимая: то, что она сделала, было единственным выходом для него и для неё. Его поражала та проницательность, с которой она разгадала его первоначальное намерение: он намеревался спрятать стихотворение так, чтобы его нашли и передали всем, кого она назвала, и в первую очередь принцессе Иядзу.

Койко права, теперь я это вижу. Иядзу разгадала бы мой замысел и прочла бы мои подлинные мысли: её влияние на Нобусаду должно исчезнуть, или я мертвец. Разве это не все равно что сказать: «Власть моего предка…» Если бы не Койко, моя голова могла бы торчать на их пике!