И чужеземец! Будь я на его месте, никогда не сумел бы задержать ниндзя, проявить столько мужества… Защитить Марико от ужасного, позорного плена… И Киритсубо, Сазуко, госпожу Эцу и даже Ачико… Если бы не чужеземец и не это тайное убежище, госпожа Марико была бы захвачена… Вместе с остальными… Как самурай я должен засвидетельствовать Анджин-сану свое почтение — он истинный самурай!
Боже, прости мне то, что я не стал помощником Марико при сеппуку, как того требовал мой христианский долг! Еретик помог ей и возвысил ее, как Иисус Христос помог и возвысил других! Еретик, а не я! Я предал ее… Кто же из нас христианин? Не знаю… Но все равно — он должен умереть…»
— А как быть с Торанагой, господин Кийяма? — упорствовал Ишидо, уставившись на него. — С нашим врагом?
— А как быть с Кванто? — Кийяма в свою очередь внимательно следил за Ишидо.
— Когда Торанага будет уничтожен, предлагаю отдать Кванто одному из регентов.
— Кому же?
— Вам, — успокоил его Ишидо. — Или, может быть, Затаки, господину Синано.
Кийяма считал это правильным: Затаки очень нужен, пока жив Торанага; Ишидо уже говорил ему, что Затаки просит отдать ему Кванто за союз с Ишидо. Вдвоем они пришли к решению пообещать это Затаки, но каждый знал, что это только пустые посулы. Оба согласны: при первом удобном случае Затаки за такую дерзость лишится не только провинции — жизни.
— Вряд ли я заслуживаю такой чести. — Кийяма пытался потихоньку сообразить, кто здесь за него, а кто против. Оноши не скрыл своего неодобрения:
— Это предложение, конечно, ценно, достойно обсуждения, но на будущее. А вот что собирается делать сегодняшний властелин Кванто?
Ишидо все еще не сводил взора с Кийямы.
— Ваше слово, господин Кийяма.
Кийяма чувствовал враждебность Затаки, хотя лицо его врага ничего не отражало. «Двое против меня, — подумал он. — И Ошиба, хотя она не голосует. Ито проголосует по указке Ишидо, так что я выигрываю — если Ишидо действительно имеет в виду то, что говорит. А так ли это?» — спросил он себя, всматриваясь в непроницаемое, с жестким выражением лицо сидящего перед ним и пытаясь определить, правду ли он говорит. Наконец он решился:
— Господин Торанага никогда не приедет в Осаку.
— Тогда он изолирован, объявлен вне закона и для подписи Возвышенного уже заготовлено императорское предложение совершить сеппуку! И это конец Торанага и всей его династии! Навсегда! — Ишидо, казалось, добился своего.
— Если Сын Неба прибудет в Осаку, — вставил Кийяма.
— Что-о?
Кийяма предпочитал все же иметь Ишидо союзником, а не врагом, но это не значит, что он не предусмотрел всех возможностей…
— Господин Торанага хитрейший из людей. Думаю, он достаточно хитер, даже чтобы расстроить прибытие Возвышенного.
— Это невозможно!
— А что если визит будет отложен? — Кийяма внезапно обрадовала растерянность Ишидо, — он ненавидел его за неудачу.
— Сын Неба будет здесь, как запланировано!
— А если Сын Неба не приедет?
— Говорю вам — он прибудет!
— А если нет?
— Но как может господин Торанага этого добиться? — усомнилась Ошиба.
— Не знаю… Но если Возвышенный захочет, к примеру, отложить свой визит на месяц… мы ничего не сможем сделать. Ведь Торанага не последний мастер устраивать всякие такие подрывные штуки… Он на все способен — даже плести интриги против Сына Неба.
Наступило мертвое молчание — всех охватил ужас при мысли об этом и о возможных последствиях…
— Прошу меня простить, но… какой же тогда выход? — Ошиба ждала ответа от всех этих мужчин.
— Война! — решительно произнес Кийяма. — Мы мобилизуемся сегодня — тайком! Мы ждем, пока визит будет отложен, — первый сигнал, что Торанага плетет интриги против самого Высочайшего. В тот же день мы выступаем на Кванто — прямо во время сезона дождей.
Внезапно начал дрожать пол. Первый, слабый толчок, всего несколько мгновений — и застонали все балки… Толчки продолжались, все сильнее, сильнее… Трещина в каменной стене поползла вверх… Поднялась пыль, стропила и брусья затрещали, с крыши посыпалась черепица…
Ошиба чувствовала слабость и тошноту… Быть может, ее карма — быть похороненной под камнями?.. Она встала, согнувшись, на дрожащем полу, и ждала… Как и все в замке, в городе, на кораблях в гавани, ждала, когда обрушится удар. Но нет, дрожание прекратилось… Жизнь возобновляется! Радость жизни овладела ими снова, их смех эхом отозвался по всему замку… На этот раз — в это время, в этот час, в этот день — гибель их миновала…
— Сигата га наи… — Ишидо все еще дрожал.
— О, все кончилось. — Радость обрушилась на Ошибу.
— Давайте проголосуем, — почти дружески предложил Ишидо, счастливый, что жив. — Я голосую за войну!
— И я!
— И я!
— И я!
— И я!
* * *
Придя в сознание, Блэксорн услышал, что Марико мертва, узнал, как она умерла и почему… Он лежал на футонах, охраняемый серыми, над ним нависал бревенчатый потолок. Вдруг в глаза ударил ослепительный солнечный свет, — тишина показалась зловещей. Первый из больших страхов покинул его.
— Я вижу!
Доктор улыбнулся и что-то сказал, но Блэксорн его не услышал… Он попробовал встать, но почувствовал такую боль, что сразу ослеп, в ушах зашумело… Во рту все еще стоял кислый вкус пороха, все тело ломило от боли… На мгновение он снова потерял сознание, потом почувствовал, как чьи-то заботливые руки поднимают ему голову, подносят ко рту чашку… горько-сладкий травяной настой с привкусом жасмина устранил неприятное ощущение пороха во рту… Блэксорн заставил себя открыть глаза. Доктор опять что-то сказал, и опять он не услышал… Снова навалился ужас, но он отогнал его… Он вспомнил взрыв, увидел ее мертвой и как он, не имея на то права, давал ей перед смертью отпущение грехов… Усилием воли Блэксорн заставил себя переключиться на другой взрыв — когда он был выброшен за борт, а Альбану Карадоку оторвало ноги… Точно такой же стоял звон в ушах, та же боль и глухота… слух вернулся только через несколько дней…
«Не стоит тревожиться, — успокоил он себя. — Пока еще рано…» Блэксорн заметил тень от солнца и обратил внимание на характер освещения. «Раннее утро… — догадался он. — Слава Богу, зрение не пострадало…» Губы у доктора шевелились, но сквозь звон в ушах Блэксорну не пробивалось ни единого слова. Он осторожно ощупал лицо, рот, челюсти… Боли не чувствовалось, ран не было… Проверил шею, руки, грудь… Все в порядке… Заставил руки опуститься ниже, под набедренную повязку, — о счастье: жив, не изуродован! А ведь могло случиться то же, что с бедным Альбаном Карадоком… Мгновение он лежал, собираясь с силами, с ужасной головной болью… Потом ощупал ступни, голени… Целы! Тогда он осторожно положил руки на уши и надавил, приоткрыл рот, сглотнул и слегка зевнул, пытаясь прочистить уши, но боль только увеличилась. «Потерпи дня полтора! — приказал он себе. — И в десять раз больше — если потребуется! И потом — пока не перестанешь бояться! Вот доктор, он меня все ощупывает, губы его шевелятся…»