Однако уже следующий конкурс его несколько приободрил, и он все-таки смог продемонстрировать перлы своего остроумия перед Изольдой, которой, если по правде, не комментариев хотелось, а совсем другого: чтобы он отвел ее куда-нибудь немедленно в укромный уголок и там отлюбил как следует, второпях, почти на виду у всех, и чтобы от опасности, что вдруг увидят, еще больше хотелось, и чтобы стоя, вон там, за кадкой с пальмой, и чтобы она все время верещала: «Ах, Саша, что вы со мной делаете, вы безумный, безумный!!» и при этом целовала его, раздевала, очки бы падали и разбивались, но ничего – в сумочке есть запасные… Вот чего по-настоящему хотела Изольда. И Саша это видел, но не мог ничего с собой поделать, его любезность по отношению к ответственному редактору так далеко не простиралась. Поэтому он лишь ограничился репликами по поводу следующего конкурса, делая вид, что не догадывается даже, о чем мечтает эта серьезная женщина, занимающая такую ответственную должность.
Следующий конкурс был на лучшее исполнение латиноамериканского танца, и тут Саше было где развернуть свои сатирические штандарты. На первое место явно претендовал сухощавый, стройный, небольшого роста мужчина, который танцевал с довольно неуклюжей толстой теткой, так что изначально было ясно, кто доминирует, кто тут главный танцор. Он вел себя с ней, как матадор на корриде, держа в одной руке воображаемую мулету, а в другой – воображаемую шпагу. Партнерша при этом выполняла функции вялого, неагрессивного, объевшегося травой быка, который не может не только забодать, но даже хорошенько пнуть. Поэтому двигался в основном он. Движения его были резкими, взор – орлиным. Матадор, мачо среди тупых коров! Преувеличенное благородство и гипертрофированная грация! Все в нем словно кричало: «Смотрите, какой я статный, ловкий, верткий, изящный. Вон чего я умею! Вы меня таким в редакции еще не видели. Не правда ли, я лучше, чем вы до сих пор обо мне думали?» Впечатление, однако, смазывалось тем, что он был уже порядочно пьян и иногда терял равновесие. Грация и изящество при этом как-то терялись. Но он, маленький такой и ловкий, быстро вскакивал, словно отряхивал перышки, гордо вскидывал головку и продолжал. Орел, да и только! Но пьяный. А пьяный орел, или на ровном месте постоянно подскальзывающийся мачо, или матадор, все время роняющий шпагу, но не теряющий при этом гордой осанки испанского гранда в «момент истины», – это, согласитесь, выглядит комедийно. Тем не менее под общие аплодисменты редакционный «мачо» занял первое место, получил приз – бутылку текилы и под радостный гогот коллег открыл ее, угощая товарищей по застолью.
– А ты знаешь, кто это? – интимно спросила Изольда, непринужденно переходя с Сашей на «ты».
«Если я обращу на это внимание, – подумал Саша, – она потребует брудершафт. Нет уж, лучше не надо». И он, промахнув это обстоятельство, как само собой разумеющееся, ответил:
– Нет, не знаю, а кто?
– Он у нас завотделом политики, – захихикала Изольда, пожимая под столом Сашину ногу. – Он давно занимается бальными танцами. Это его хобби. Правда интересно? – Она еще ближе придвинулась к Саше.
– Да, действительно, – ответил Саша и подумал, что пора линять, иначе его прямо здесь изнасилуют.
Но тут внимание Изольды, по счастью, отвлек солидный мужчина с большим нательным крестом, надетым поверх черной водолазки. Он подошел к их столу, изрядно поредевшему к этому времени, так как все уже разбрелись кто куда, кто – танцевать, кто – выпить с другими, за соседними столами. Подошел он с известной эстрадной певицей, фамилии которой Саша никак не мог вспомнить, но часто видел ее по телевизору. Они подошли и сели напротив.
– О-о, Николаша! – взвыла Изольда. – И Ирочка! Рада, рада, присаживайтесь, – радушно пригласила она, несмотря на то что те уже сели.
– Изольда, – начал Николаша, – я к тебе за советом.
– Подожди, – сказала Изольда, – сначала познакомьтесь.
– Николай, – серьезно произнес Николаша, глядя поэту прямо в глаза и протягивая ладонь размером с саперную лопатку.
– Александр, – в тон ему ответил Шурец и поморщился от боли при рукопожатии.
– Ирочка, – вот так и представилась певица хрипловатым контральто и взмахнула навстречу поэту наклеенными ресницами, объем которых сильно превышал человеческие возможности.
Ее красивые волосы комбинированной окраски – то белой, то каштановой – небрежными прядями спадали вдоль лица, цвет которого был настолько безупречен, что его никак нельзя было заподозрить в естественности. Хриплым и чувственным голосом она начала с Сашей пустую, кокетливую болтовню, которая по мере выпитого становилась все смелее и перспективнее. Саша занимал певицу не только как интересный мужчина. Изольда при знакомстве назвала его фамилию, а Ирочка, вращаясь уже давно на орбите шоу-бизнеса, остро нуждалась в новом репертуаре. Репутация Велихова как поэта-песенника заставляла поэтому Ирочку кокетничать с ним не только как с мужчиной, но и как со своим потенциальным автором.
Разговоры шли по двум параллельным линиям – Саша с певицей говорили, разумеется, об искусстве, а Николаша с Изольдой – о чем-то своем, пытаясь перекричать и говорящих рядом, и оркестр.
– Пригласите меня танцевать, – сама предложила Ирочка, гася при этом сигарету в бокале и глядя на Сашу с веселым нахальством.
К этому времени Саша уже знал, с кем имеет дело, и понимал, что сотрудничество с этой певицей сулит серьезное улучшение его материального положения. Отказать даме: мол, я не танцую или того хуже – не хочу, было бы и невежливо, и недальновидно. К тому же она ему нравилась: действительно красивая, ухоженная женщина, ну если и не такая красивая, то эффектная. С ней можно было бы… как-нибудь… и поработать, и вообще… Но как же шумно, как жарко, как душно было в зале! В такой обстановке возможен был бы только медленный, очень медленный танец, однако ансамбль, дерзко отойдя от латиноамериканской тематики, исполнял быстрый, как обычно говорят, зажигательный рок-н-ролл. А в такой атмосфере это уже был перебор.
Саша не экономил силы, он просто не умел танцевать рок-н-ролл. Ирочка же, имея за плечами плодотворную работу в подтанцовках и бэк-вокале у одной звезды 80-х, танцевать умела и опрометчиво отдавалась танцу целиком. Почему опрометчиво? Да потому, что грим поплыл, одна ресница наполовину отклеилась и унылым черным вымпелом болталась над левым глазом, а парик (ибо это был именно он, а не красиво мелированные собственные волосы) сбился набок, обнажив под собой слипшиеся от жары бедные волосенки мышиного цвета. По мере продвижения танца к финалу Сашины брови ползли вверх, а рот непроизвольно открывался. На его глазах вся красота партнерши оплывала и опадала, текла и обнажала подлинную внешность, которая, надо сказать, оказалась пугающей. За считаные минуты поддельная красотка превратилась в обыкновенную тетку, каковой она, по сути, и была. Ирочка, однако, не отдавая себе отчета в том, как сейчас выглядит, не замечая порушенного экстерьера, продолжала всецело упиваться ритмом и динамикой собственных телодвижений и при этом не забывала по-прежнему кокетничать и обмениваться с поэтом многозначительными репликами. Даже теоретическое предположение, что когда-нибудь он отважится на близость с этой эстрадной звездой, едва возникнув, угасло в нем всего лишь за три минуты искрометного танца. Танец наконец кончился в сопровождении финального рева распалившихся редакционных плясунов: «Браво! Еще! Еще!!» Ирочка, тяжело дыша, достала откуда-то из глубин декольте белый кружевной платочек и вытерла пот, отчего на платочке тут же появились светло-коричневые пятна от потекшей косметики.