Роковая Маруся - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Качан cтр.№ 18

Хотя… мы-то с тобой, мой компетентный читатель, знаем, что исключения бывают, без них было бы совсем скучно и, более того, даже надеемся на них, не правда ли? Догадываемся, что в этой истории без исключений не обойтись, поэтому тихонько посмеиваемся над нашей Марусей, которая, несмотря на весь свой опыт, думает сейчас, что ничего страшного – пройдет, рассосется само, что эта постоянно ноющая внутри нее заноза как-нибудь сама вылезет, нужно только немного времени и, быть может, нового мальчика, чтобы ускорить процесс.

Эта неожиданная в Марусе и вместе с тем обаятельная наивность напомнила мне еще один эпизод, происшедший некогда в их диковинном ТКЭЗе. Вся труппа, очевидно в силу специфики этого театра, всегда отличалась очаровательным сочетанием предельно детского и предельно взрослого: наивный идеализм пьяных циников, дикая оргия светлых романтиков, разврат октябрят (октябрята – это для истории – совсем юные (еще до пионеров) – ленинцы дошкольного возраста. Поэтому – для усиления мысли, для того, чтобы контраст стал вопиющим, я и написал «разврат октябрят», – вы поняли?..)

Так вот, о той истории. Опять привал, мой уважаемый читатель, давненько я с вами не разговаривал, уже соскучился. Да, к тому же, и эти истории, вышедшие из недр театра наших героев, заслуживают того, чтобы я их вам рассказал, уверяю вас, вы много потеряете, если их не услышите. Кроме того, это не просто отвлеченные анекдоты на привале, это живые иллюстрации к тому, о чем у нас с вами идет речь, в частности, о странной наивности нашей Маруси, которая думает, что все пройдет и так, рассосется само.

В их театре была одна хорошенькая девушка-женщина-девочка-мальчик, – словом, травести, которой было уже порядочно под тридцать. И тут она забеременела. Подождав месяцев пять-шесть, она, пришла к директору театра, чтобы поставить его обэтом в известность. Потому что, судя по всему, ей скоро рожать и, значит, она кое-что (!) играть уже не сможет. А никто до этого ничего не замечал: маленькая, худенькая, весом – килограммов сорок, в просторных рубашках, бегает, прыгает, делает все как обычно, – и тут такая неожиданность. Директор опешил: «Как же, – говорит, – вы до сих пор молчали, у вас же столько главных ролей! Надо же кого-то вводить на ваши роли». – «Не надо, – отвечает, – я еще поиграю». – «Да кого вы поиграете на седьмом месяце?! – с ума сходит директор, – беременного мальчика?! Да вы что? А о ребенке будущем вы подумали? Где вы раньше-то были?!» Тут она стала всхлипывать и, размазывая по лицу тушь детским кулачком, сказала: «Да я думала – рассосется-а-а-а!» Директор сидел в столбняке еще пять минут после того, как она вышла. Гнев в таких случаях – неуместен. Разве что – потрясение! Кока, в свою очередь, тоже был однажды потрясен, когда один артист отозвал как-то на спектакле его в сторону и поведал ему страшную тайну о том, что у него сильное осложнение после ангины и он не уверен, правильно ли он лечится. Он рассчитывал, что Кока что-то об этом знает и может дать ему медицин–скую консультацию.

– А что у тебя, – деловито осведомился Кока и через минуту получил такой же столбняк, как у директора, когда услышал, что у этого артиста была ангина, а после нее – осложнение, а именно – «лобковая вошь», которое тот уже вторую неделю лечит антибиотиками, а оно (осложнение) все никак не проходит. – И что ты принимаешь? – спросил Кока, кусая себе губы, чтобы не рассмеяться.

– Тетрациклин, – говорит тот грустно, а у Коки уже брови прыгают. – Не помогает, зараза, думаю завтра на ампициллин перейти. Ну, и еще… кипятком это место ошпариваю.

Добавим к этому, что артисту в это время было за тридцать, и образчик его наивности был удивителен даже для этого театра.

Словом, Маша напрасно думала, что «рассосется», ну не рассасывается беременность сама по себе, да и все тут, придется-таки рожать, да и с любовью все не так просто: не проходит она, понимаете ли, пока не отгорит дотла, а у нее, у Маши, этот костер еще только-только занимался, и неподалеку с охапками сухих дров стояли два негодяя истопника – Кока и Тихомиров.

Через три дня, когда ничего не произошло, Маша уже словно жалела, что ничего не произошло, была даже разочарована, чего-то будто не хватало ей. С изумлением она почувствовала, что скучает по нему, хочет его видеть каждый день и – уж совсем ни в какие ворота – хочет его целовать. Она возвращалась все чаще в памяти к той самой ночи их близости; она помнила вкус его губ (А как же! Вы ведь тоже не забыли, надеюсь, методиче–ское пособие по созданию душераздирающей песенной лирики. Там было, если помните: «вспоминай мои губы, вспоминай».) И не только губы тревожили воображение Маши, она и глаза его дьявольские вспоминала, и улыбку – робкую и наглую одновременно, и руки... такие грубые, жадные… Страстные, которые мяли ее, лапали, поворачивали… о господи, прости! – она снова хотела безоглядно провалиться в этот грех, она желала Коку всем своим существом, а не так, как тогда, и уже ни для какой игры тут места не было.

Надеясь на встречу, она каждый день в новом наряде и с тщательно сделанным макияжем приходила в театр, как на свидание, но его все не было, говорили, что он болен. Детская обида росла в Маше: да что ж это такое! Каждый день она утром тратит не меньше часа на то, чтобы выглядеть, поэтому и вставать даже приходится раньше, а его все нет! И потихоньку до нее стало доходить (точно так же, как несколько ранее дошло до Коки), что не удается ей с холодным носом и без потерь выпутаться из этой истории, что легкого водевиля ей тут не светит, а светит скорее всего изнурительная драма, которая выжмет из нее все соки и измочалит ее всю, – да что уж там! – уже мочалит и уже выжимает, – пора посмотреть правде в глаза и не отводить их застенчиво, когда сама эта правда уже давно, целых три дня, пялится на тебя в упор нахально и возмутительно.

Лишь через неделю Маша получила от Коки, так сказать, «привет издалека» и при этом не знала: то ли огорчаться ей, то ли радоваться. Огорчаться от того, что ей представилась возможность увидеть Тоню вблизи, лицом к лицу; разглядеть ее подробно и понять, что это очень серьезная соперница, за которой были и молодость, и красота, и – что не часто бывает при такой внешности – еще и живой ум, и искренность.

Прежде Маша всегда ощущала себя бесспорной фавориткой, которой требовалось побеждать только себя и время (сам объект – не в счет, вы уже знаете), а теперь, впервые в жизни появилась очень сильная соперница, и обойти такую девушку в состязании на приз «Золотой Кока» было очень не просто. Вы скажете: приз сомнительный (поскольку уже довольно хорошо знаете нашего героя)?.. Вы скажете, что этот приз не стоит того, чтобы терпеть изнурительную дистанцию и в конце ее упасть в бессилии на дорожку?.. Здрасьте! А разорвать первой финишную ленточку? А счастье победы? А двойное счастье: одолеть такую конкурентку?! А пикантный и острый интерес борьбы?! Что вы! Не было у Маши дилеммы: бороться или сойти ? дистанции. Разумеется, бороться! Как можно упустить шанс впервые в жизни проверить свои силы в очном поединке с реальным противником! Да к тому же с порядочным гандикапом (форой, если кто не знает): ведь Маша уже стартовала и уже прошла большой отрезок пути прежде, чем появилась Тоня. Так что же, все это было напрасно, что ли? Чёрта с два! – тем более нельзя уступать! И теперь уже на равных, без форы: Маша ведь никуда не двигалась, ждала на дорожке, когда с ней поравняется Тоня, и теперь надо было начинать с нуля, так что теперь все будет справедливо.