Старый патагонский экспресс - читать онлайн книгу. Автор: Пол Теру cтр.№ 90

Это место поражало буйной растительностью: банановые и кофейные плантации сменяли друг друга, насколько хватало глаз. Интересно, где скрываются истинные хозяева здешних мест? Пока я мог видеть одних крестьян: убогие лачуги, свиньи, тощие лошади, грязные люди посреди какого-то хлама — вся неприглядная дикость Колумбии, за которую ее нельзя винить. Коровы паслись на жалких клочках земли, выедая траву под корень и придавая ей вид свежескошенной лужайки, так что каждое сколько-нибудь значительно ровное пространство казалось идеальным полем для гольфа. Хотя, конечно, я утрировал картину: если в ближайшее время не пойдут дожди, скот вымрет от голода из-за недостатка корма.

На станции «Тулуа» я купил бутылку «британской» содовой. Поезд тронулся, и я стал пить воду. Пожилая леди не спускала с меня пристального взгляда.

— Здесь очень жарко, — пробормотал я, чувствуя себя довольно неловко.

— В Кали еще жарче, — сказала она.

— Неужели? А я думал, там прохладно.

— Очень жарко. Вам не понравится.

— Вы сами из Кали?

— Из Венесуэлы, — улыбнулась она.

— И сколько вы уже в пути?

— Два дня. Я долетела до Боготы. Потом автобусом до Армении, и теперь вот поезд. Я еду повидаться с сестрой. А вы зачем едете в Кали?

У меня не нашлось для нее вразумительного ответа. У меня не было причины ехать в Кали, кроме той, что он расположен южнее Боготы и ближе к Эквадору. Но если я назову ей свою истинную цель, то она задаст мне еще десяток вопросов, на которые не будет ответа.

— У меня в Кали есть приятель, — сказал я.

Меня самого угнетала эта ложь. В Кали у меня не было никакого приятеля. И кроме каких-то полузнакомых людей в Эквадоре, у меня вообще не было ни единой знакомой души на всем континенте. Мне, конечно, предлагали всякие адреса, но одним из моих главных правил во время путешествия было не навещать друзей своих друзей. Когда-то я с неохотой воспользовался пару раз предложенными адресами, и результат был настолько неприятным — если не сказать отвратительным, — что напрочь отбил у меня охоту кого-то навещать впредь. Но, с другой стороны, мне всегда было затруднительно объяснить людям эту страсть к одиноким поездкам.

— Это хорошо, — решила дама. — В Кали вам не обойтись без приятеля.

Это только усугубило мое расстройство.

Было слишком душно, чтобы читать. Я упаковал Босуэлла в чемодан заодно с часами и обручальным кольцом. Я прикончил содовую и смотрел, как люди моют машины прямо посреди реки Барраган. Это был такой обычай в тропиках: мыть свои автомобили прямо в реке, а этот район был не просто тропическим, он был чрезвычайно жарким. Зеленые холмы вполне сошли бы за горы Катскилл [40] , если бы не кроны пальм и бананов и не тощие свиньи. Мы спустились ниже, в тень новых холмов: бананы, цыплята и снова свиньи — невозможно было смотреть на все это, не представляя себе завтрак.

Через сорок миль пути горы вокруг стали еще более дикими, а через шестьдесят местность заметно изменилась. Теперь горы побурели, и трава на них была вытоптана скотом: ни единого пятна зелени на выжженном солнцем пейзаже. Голые склоны, лишенные последних остатков листвы, и колеблющийся от жары воздух над ними. Нас окружало море этих бурых от солнца холмов, как будто неведомая сила исторгла на эти несчастные склоны целые потоки грязи, моментально застывшие на вершинах безжизненных пиков и превратившиеся в дюны. Лишь где-то на горизонте едва угадывались отблески зеленого цвета: это были поля сахарного тростника в глубине долины, между двумя хребтами. По мере приближения к Кали полей становилось все больше, и по дороге катились грузовики с рубщиками тростника. Их было так много, что приходилось стоять в кузове плечом к плечу. Они встали задолго до рассвета. И сейчас, в четыре часа дня, их везли домой после того, как тростник был собран.

Для меня полной неожиданностью стал вид города, открывшийся с привокзальной площади. Бугалагранде состоял из нескольких маленьких фабрик и иссушенных зноем полей, с которых был убран сахарный тростник. В горах каждый город располагается на своей вершине. Бугалагранде стоял на горе в форме цирка-шапито. В Тулуа я увидел две церкви: одну с куполом римского собора Святого Петра, другую как собор в Реймсе. Но сам Тулуа представлял собой не более чем очередной заштатный поселок, напомнивший мне такие же забытые поселки у полустанков на востоке мусульманской Турции: кругом сплошная пыль, и солнце, и одна или две мечети. Правда, у вокзалов в Колумбии можно было обнаружить дорожные указатели и другие дорожные знаки, причем все они содержали элементы рекламы и оттого выглядели довольно странно: «Отделение национальной полиции. Пейте кока-колу!», «Проезд запрещен. Курите сигареты „Hombre“!», «Ограничение скорости. Колумбийский банк». После остановки в Буге (там был огромный старинный вокзал с залами ожидания для первого и второго класса, правда, одинаково пустыми и грязными) трасса пошла практически прямо. Такой прямой перегон ясно предупреждал о том, что мы устремились в самое пекло, через равнину, над которой не увидишь ничего, кроме миражей в мареве бескрайних болот.

Солнце без труда пробивалось сквозь тюль занавесок. Я не мог пересесть, и мне пришлось отправиться в конец поезда, чтобы найти распахнутую дверь с теневой стороны. Здесь я присел на корточки и стал курить трубку, следя за пролетавшими мимо полями тростника. Ко мне присоединился еще один мужчина. Мы немного поболтали. Он носил помятую шляпу и выцветшую рубашку и был бос. Он сказал, что работает на сборе кофе. Он работал в Кали, но ему не нравится работать в Кали. Там и плата низкая, и кофе не очень хороший.

— Самый лучший кофе собирают в Армении, — сказал он. — Он лучший во всей Колумбии.

Потому и плата в Армении больше, ведь тамошний кофе намного дороже.

— Сколько вам платили в Кали?

— Восемьдесят песо, — то есть меньше трех долларов.

— За день? За неделю? За корзину?

— Восемьдесят за день.

— Но почему не платить за корзину?

— Кое-где так и делают. Но не в Кали.

— Это тяжелая работа?

— Это работа, — он улыбнулся. — Точно могу сказать, что там очень жарко.

— А сколько платили за день в прошлом году?

— Шестьдесят четыре песо, — то есть два доллара.

— А в позапрошлом?

— Пятьдесят шесть песо, — доллар пятьдесят.

— Значит, каждый год плата поднимается, — сказал я.

— Но слишком мало. Вы знаете, сколько стоит мясо, мука, яйца, овощи?

— На будущий год вам, наверное, заплатят сотню.

— В Армении уже сейчас платят сотню, — сказал он. — А иногда полторы. Вот почему я подался туда. Я хочу работать в Армении.