Полузабытая песня любви - читать онлайн книгу. Автор: Кэтрин Уэбб cтр.№ 24

Димити на мгновение задумалась. Она никогда ничего не слышала про Средиземное море, но не осмелилась признаться в этом своей новой подруге.

– Что-то сомнительно, – проговорила она наконец. – Уж больно море глубокое, чтобы его можно было видеть до дна, правда?

– На дне глубокого синего моря, моря, моря, – произнесла Делфина. – У тебя травинка в волосах, – добавила она, протягивая руку и снимая с головы Димити стебелек. Затем Делфина встала. – Давай поднимайся. Станем петь песню и хлопать в ладоши.

И она научила Димити песенке про дно глубокого синего моря, хорошо известной всем английским детям, которые с малых лет умеют хлопать в ладоши ей в такт. У Димити, которая никогда не упражнялась в этом искусстве, сперва не получалось. Она изо всех сил старалась сосредоточиться – чтобы не отставать от напарницы, руки которой двигались все быстрей и быстрей, – хотя и решила, что эта игра, пожалуй, не такая забавная, как, по всей видимости, казалось Делфине. Но Димити упорно продолжала хлопать, чтобы доставить удовольствие этой странной разговорчивой девочке. Вдруг после очередного хлопка она почувствовала покалывание в затылке, которое появлялось, когда на нее кто-то смотрел. Сперва ей подумалось, что у нее просто разыгралось воображение или всему виной страх напутать и первой пропустить хлопок, но минут через двадцать из дома вышел человек с большим альбомом в руках.

Высокий и худой, он был одет в серые брюки и в самую странную блузу, которую Димити когда-либо видела, – длинную и свободную, через открытый ворот необычного одеяния виднелась заросшая волосами грудь. Блуза напоминала халат доярки, но была сшита из более грубой и толстой ткани, похожей на льняную. Его волосы, темные, с медным отливом, были густые и волнистые. Расчесанные на прямой пробор, они прикрывали уши, а сзади доставали до ворота. Димити сразу же перестала хлопать, сделала несколько шагов назад и потупилась, как бы желая защититься. Она ожидала, что человек на нее закричит и велит убираться прочь. Бедняжка так привыкла к подобному обращению, что, когда подняла на него взгляд, ее глаза горели от злости. Мужчина слегка отпрянул, а потом улыбнулся:

– Кто это, Делфина?

– Это Мици. Она живет… неподалеку. А это мой папа, – проговорила Делфина, схватив Димити за руку и подведя ближе к отцу.

Тот протянул ей руку. Взрослые никогда не протягивали ей руки. Обескураженная, Мици сделала ответный жест и ощутила его крепкое пожатие. Рука была большая и шершавая, а кожа сухая и с пятнышками краски. Острые костяшки и короткие тупые ногти. Он задержал ее пальцы в своих на какую-то секунду дольше, чем Димити могла вынести, и та отдернула их, метнув в него при этом еще один взгляд. Солнце сияло в его карих глазах, сообщая им богатый яркий оттенок только что очищенных каштанов.

– Чарльз Обри, – представился мужчина, и его голос, плавный и глубокий, прозвучал как отдаленный раскат грома.

– Собираешься пойти поработать? – спросила Делфина.

Он покачал головой:

– Я уже работаю. Зарисовал вас обеих, пока вы играли. Хотите взглянуть? – И хотя именно Делфина сказала «да» и склонилась над альбомом, находящимся в руках отца, Димити показалось, что его слова обращены прежде всего к ней. Рисунок был быстрым, свободным. Фон обозначен лишь в самых общих чертах – просто намеки на землю и небо. Ноги девочек исчезали в высокой траве, изображенной прерывистыми карандашными линиями. Но лица и руки, их глаза казались живыми. Делфина широко улыбнулась, явно довольная.

– Думаю, это замечательно, папа, – проговорила она серьезным, взрослым голосом.

– А что скажешь ты, Мици? Тебе нравится? – спросил он, разворачивая рисунок так, чтобы ей стало лучше видно.

В картинке было что-то странное, возможно даже неправильное. Димити это чувствовала, но не могла понять, в чем дело. Воздух, казалось, наполнял ее легкие слишком быстро, и она не могла толком дышать. Говорить она тоже опасалась, не доверяя своему языку, и понятия не имела, что следовало бы сказать в ответ. Делфина явно не видела в рисунке ничего предосудительного, но, в конце концов, она была дочкой автора. Художник передал форму тела Димити, скрытого под одеждой. Показал солнце, освещающее линию подбородка, и щеки под полупрозрачной завесой волос. Изобразил их так отчетливо, что становилось ясно: он смотрел на них чрезвычайно пристально. Пристальней, чем кто-либо делал это когда-нибудь, ведь она оставалась как бы невидимой для жителей Блэкноула. Димити с отчаянием почувствовала, что выставлена на обозрение. Кровь прилила к щекам, в носу безо всякого предупреждения защипало, а глаза наполнились слезами.

– О, не расстраивайся! Все в порядке, Мици… в самом деле. Папа, тебе следовало сначала спросить у нее разрешения! – сказала Делфина.

Будучи не в состоянии это вынести, Димити быстро повернулась и пошла прочь, вниз по склону холма, в сторону «Дозора». Она пыталась представить себе, что сказала бы Валентина о странном человеке, который ее рисовал. Но даже притом что в этом не было ее вины, на лице матери, представшем перед ее мысленным взором, скривилась усмешка. Все было ясно как день.

– Приходи снова, Мици! Пожалуйста! Он просит прощения! – крикнула ей вдогонку Делфина.

А мужчина добавил:

– Спроси у родителей, не позволят ли они тебе позировать для меня! – Димити проигнорировала их обоих и вернулась домой лишь для того, чтобы увидеть, как дверь распахнулась и в нее вошел кто-то из посетителей. Она не разглядела, кто это был, и не знала, насколько долго он останется, а потому обошла дом и села в хлеву рядом с их старой свиньей Молли, мирясь с неприятным запахом ради ее тепла и дружелюбной компании. Димити размышляла, что может означать слово «позировать» и что для этого потребуется делать. Она думала долго, но так и не нашла ответа, который не заставил бы ее почувствовать себя неловко. Девушка сердито потерла уголки глаз, где застыли слезы, заставлявшие кожу чесаться. Ей неожиданно стало грустно при мысли, что она никогда не вернется в «Литтлкомб» и не увидит Делфину снова.

Ворота, ведущие на Южную ферму, были когда-то белыми, но бульшая часть краски слезла, и обнаружилось старое серое дерево. Обе половинки просели в высокую траву, выросшую вокруг них. День выдался холодный, ветер дул более резкий, чем накануне. Руки мерзли, и Зак, входя во двор фермы, засунул их в карманы. В начале подъездной дорожки висело объявление, сообщающее, что здесь продаются яйца, и, хотя Заку на самом деле они были не нужны, это давало недурной повод явиться без приглашения. Ему хотелось еще раз увидеть неприветливую Ханну Брок, и интерес к ней не объяснялся одним только фактом ее знакомства с Димити Хэтчер. Во дворе было пустынно и тихо. Он подумал, не постучать ли в дверь самого дома, но та выглядела уж больно неприступной и неприветливой. Усадебные постройки стояли по обе стороны двора, залитого бетоном, и Зак направился к ближайшей из них, низкому сооружению под крышей из рифленого железа и с полуразрушенными каменными стенами. Когда он подошел, из темноты донеслись звуки шагов по соломе, и он был встречен взглядами похожих на круглые камешки глаз: шесть светло-коричневых овец забавно сопели, повернув морды в его сторону. От них пованивало чем-то сладким и терпким. Следующий сарай был намного больше. В нем хранились гора сена и древние образцы сельскохозяйственной техники со злобного вида штырями, колесами и прочими частями. Все было ржавым и затянутым паутиной. Ветер завывал через дыру в крыше, и под этим лоскутком голубого неба росли крапива и мокричник, пробивающиеся сквозь заплесневелую солому. Кроме пения ветра до Зака не долетало никаких звуков, и неожиданно для себя он обнаружил, что нервничает. Даже далекое блеяние овец не могло изменить того обстоятельства, что это место ощущалось как мертвое, позабытое, похожее на останки чего-то, что некогда существовало, но затем испустило дух.