Имбирь и мускат - читать онлайн книгу. Автор: Прийя Базил cтр.№ 12

Почти каждую ночь, перед тем как заняться любовью на узеньком матрасе, они ссорились.

Сарна регулярно корила мужа за то, что он согласился жить на кухне:

— Как ты мог? Почему не отказался?

— Это бы ничего не изменило. — Карам пробежал пальцами по ее волосам и вдохнул запах еды, которую она готовила весь день. — Если Биджи что-то задумала, ее не переубедишь.

— Твой брат большую часть времени охотится и не бывает дома, — продолжала Сарна. — Мы живем здесь несколько месяцев и почти его не видели! Персини досталась целая спальня, а мы теснимся на кухне, как бедные родственники. — Она подняла голову — ей почудился какой-то шорох у двери, но все было тихо. — Ты бы видел глаза Персини, когда я захожу в ее комнату, чтобы положить что-нибудь в сундуки. Это кинжалы, говорю тебе, кинжалы!

— Просто у нее такой взгляд. Она вовсе не желает тебе зла. — Карам попытался отвлечь жену, расцеловав созвездия маленьких порезов, ожогов и царапин на ее руках — побочные эффекты кулинарных опытов. К каждой ранке он прикладывался сильнее, чем к предыдущей, и угадывал их происхождение. Вот эта, на указательном пальце, прошептала ему, что Сарна резала курицу. Крошечный ожог зашипел на языке воспоминанием о раскаленном горчичном масле.

Если Караму удавалось отвлечь Сарну, в следующую ночь она вновь принималась за свое.

— Сколько еще мы будем здесь жить? Сил моих больше нет. Я не привыкла к таким условиям, мой отец был старший офицер округа! — жаловалась она. — Разве это жизнь? И днем, и ночью — кухня-кухня-кухня.

Карам молча слушал ее и покрывал поцелуями до тех пор, пока она не сдавалась.

Через несколько месяцев Сарна изменила тактику. Вместо того чтобы подчеркивать, как ей плохо, она стала жалеть Карама.

— Хаи, Джи, разве так можно? — приговаривала она, массируя его голову, чтобы облегчить мигрень. — Ты самый старший сын, ты оплачиваешь счета — и спишь на полу в кухне! Это несправедливо. Они над тобой издеваются.

Карама поразили эти слова, и он не нашелся с ответом. Ему никогда не приходило на ум так повернуть дело. А Сарна тем временем продолжала сетовать на несправедливость.

— Кто ты такой, в конце концов? — осмелела она. — Человек или мышь? Нас скоро выселят на задний двор. А когда Мандип женится? Ему уже подыскивают невесту. Только подумай, Джи! Что будет, когда у нас родится ребенок? Нельзя сидеть сложа руки, надо что-то предпринять.

Карам забеспокоился. Он всегда старался поступать правильно, помнить об ответственности, а за это с ним обращаются как с последним простофилей!

— Сделай что-нибудь. Пообещай, что скажешь Биджи. — Сарна свернулась калачиком и уперлась в Карама. — Обещай, Джи-и-и! — Она нарочно растянула свое ласковое обращение.

Карам пообещал и решил в этот вечер не передавать жене слова Биджи о том, что у Сарны слишком глубокий вырез на шалвар камезе. «Какой срам! — заявила мать. — Вели ей одеваться попристойнее. В доме полно мужчин, нужно соблюдать приличия».

Караму камез показался вполне безобидным, но он промолчал и извинился за Сарну, пообещав ее отругать. А сейчас понял, что не вынесет очередной ссоры и слез, которые вызовет его упрек. Подобные дилеммы возникали перед Карамом все чаще и чаще. Биджи и Сарна увидели в нем боксерскую грушу: они вбивали в него свои заботы и обиды, а он принимал удары с двух сторон, трясся в ответ, а потом снова замирал в нерешительности, ничего не сказав ни жене, ни матери.

Карам обещал Сарне новую жизнь, не имея ни малейшего представления о том, как все изменить. Он и помыслить не мог о ссоре с родителями. Уехать с Сарной нельзя — так не делается. Перебраться всей семьей в дом побольше тоже не получалось — где взять деньги? Карам и так отдавал родителям почти весь заработок. Вернувшись из Индии, он сразу же устроился мелким чиновником в министерство финансов, потому что Биджи и Баоджи недвусмысленно дали понять, как туго им пришлось без него. Мандип получал мало, а Гуру еще не работал. Подстегиваемый чувством вины, Карам ухватился за первую попавшуюся должность. Он принял на себя бремя кормильца без вопросов и возражений, потому что нес его с пятнадцати лет.

Баоджи забрал Карама из школы прямо перед выпускными экзаменами. Конечно, он долго обдумывал этот шаг, хотя и не мог оценить образование по достоинству, ведь сам никогда и нигде не учился. Его заботило только одно: как свести концы с концами. И все-таки он понимал, что его сыну надо закончить школу. Преподаватели как один нахваливали Карама, да Баоджи и сам замечал, что тот постоянно сидит с книгой. Поэтому, когда растущей семье понадобилось больше денег, отец не сразу попросил о помощи старшего сына. Несколько недель он боролся с собой и принял решение только благодаря разумным доводам Биджи. «Работать должен Карам, — настаивала она. — Какой прок с Сукхи? Он уже достаточно взрослый, но ты прекрасно знаешь, что Карам намного надежней. А Мандип еще совсем ребенок. Не переживай так, садхарджи. Будь что будет».

Итак, Карам бросил школу и начал помогать Баоджи на стройках по всей стране: в Кисуму, Энтеббе, Тувете, Мачакосе. Они ехали туда, где была работа. Карам ее ненавидел, тяжелый труд казался ему унизительным, ведь он всегда мечтал стать инженером. И хотя родители лишили его этой надежды, он ни в чем их не винил — не то воспитание. Шрамы юношеских обид проявятся, только когда у Карама родятся свои дети. С неиссякаемым упорством он будет стараться, чтобы они отлично учились и получили высшее образование.

Школьный двор пустовал. Дети уже разошлись по домам, намеки на их присутствие сохранились только в следах на песке, где их резвые ножки оставили разводы и полосы. Прежде школа навевала на Карама грусть, ведь он мечтал и не мог здесь учиться. Теперь в его душе не было места сожалениям. Карам обошел здание и постучал в закрытую дверь, на которой была грубая надпись белой краской: «Лахвиндер Сингх».

Длинная вереница муравьев проводила Карама в комнату. Они вылезли из щели в полу рядом с входом, обошли ворох бумаги под письменным столом, перебрались через черный отмерший ноготь на ноге Лахвиндера Сингха и с жадностью накинулись на конфетную обертку, валявшуюся поблизости.

Лахвиндеру Сингху не было дела до муравьев. Всосавшись в лимонный леденец, он проверял школьные сочинения и чесал веснушчатый нос. На нем был синий тюрбан огромных размеров. Когда дети играли во дворе и начинался дождь, то все они толпились вокруг учителя и прятались под этим тюрбаном, как под зонтиком. Красно-коричневая вязаная кофта обтягивала внушительный живот Лахвиндера в любое время и в любую погоду. В больших мешковатых карманах было полным-полно конфет. «Счастливые карманы» — так называли их дети, потому что всякий раз, залезая в них, доставали любимое лакомство.

— Учитель-джи? — Карам засунул голову в щель между дверью и косяком.

Лахвиндер Сингх поднял глаза.

— О, Карам! Как я рад тебя видеть! Заходи, садись. — Он принялся убирать бумаги с единственного стула в крошечной комнатушке, заваленной книгами и изображениями сикхских гуру. Уже долгие годы учитель писал трактат о сикхизме. Он встал и похлопал гостя по плечу, искренне радуясь его визиту. Карам был одним из лучших учеников школы, и Лахвиндер очень переживал, когда отец забрал мальчика.