На следующий день все выпуски газет пестрели сообщениями о нападении на префекта Сиракаву, который поздно ночью возвращался домой после успешной операции по задержанию бунтовщиков из рядов Либеральной партии. Господин Сиракава, легко раненный в руку, произвел несколько выстрелов в нападавших. Один человек был убит.
Дома Сиракава ничего не сказал о подробностях ночного инцидента. Но Томо теперь знала: его неожиданный, после многомесячного перерыва, визит в ее спальню был вызван тем, что Сиракава убил человека. Вид и запах крови разбудили в нем зверя, ему требовалось успокоить мозг и плоть, возбужденные убийством. Брезгливое отвращение к себе и к мужу охватило Томо.
В канцелярии префектуры, в учреждениях, на улицах – везде обсуждали ночную перестрелку. Обитатели усадьбы шептались по углам. Томо заметила, что лицо Сугэ озарилось восхищением, когда Эцуко заговорила об отце.
– Знаете, мне кажется, ваш отец просто великолепен, – заявила Сугэ.
Девочки сидели на энгаве, склонив хорошенькие головки, дергали за красный шнурок и раскачивали маленькую колыбельку. Там мирно спал котенок.
– Почему ты так говоришь, Сугэ?
– О, он прошел такое опасное испытание, но даже не захотел рассказывать об этом. В то утро я видела, как он смешно умывался – делал все одной рукой, даже полотенце смачивал в миске с водой только правой. Я спросила, что случилось. А он лишь улыбнулся и ответил, что растянул мышцу. Ни словом не обмолвился о своем ранении!
– Ты думаешь, ему было не больно, а?
– Я думаю, ему было очень больно. Сегодня я меняла ему повязку. Знаете, какая там страшная рана?! Вот такая большая и глубокая! – Сосредоточенно нахмурившись, Сугэ отмерила на красном шнурке примерно пять сантиметров и показала Эцуко.
Девочка промолчала. Она поняла, что ранение было серьезным, и еще раз вознесла хвалу богам за то, что отец остался жив.
Но Сугэ, похоже, никак не могла успокоиться.
– Говорят, настоящий мужчина всегда от всех скрывает свою боль и тревогу. Наш хозяин все держал в себе – ни стона, ни единой жалобы. Я считаю, он замечательный!
Томо сидела в своей комнате с рукоделием на коленях и прислушивалась к болтовне девочек. Искреннее, пылкое восхищение, сквозившее в голосе Сугэ, обычно столь сдержанной и молчаливой, неприятно поразило ее.
Сугэ сильно изменилась за последнее время. От застенчивости не осталось и следа. Держалась она свободно и раскованно, двигалась плавно, грациозно. Огромные глаза с мечтательной безмятежностью взирали на мир. Взрослеющая девочка, Сугэ в своей детской чистоте была так же трогательна и невинна, как Эцуко.
Сиракава целый месяц терпеливо приручал трепетную лань, и теперь она была послушна, покорна и абсолютно беззащитна.
Но охотник не торопился, он чувствовал, что почти достиг цели.
Сиракава хитро заманивал неискушенную Сугэ в лабиринт своей страсти. Он сумел завоевать доверие наивной девочки, жаждущей тепла, любви и поддержки. Он холил и баловал ее, как родной отец. И даже предстал перед простодушной жертвой в ореоле героя-победителя.
Мало-помалу она поддалась соблазну познать, как туман тает в лучах восходящего солнца. В сердце Сугэ начал расти робкий первоцвет любви.
Как тугой нераскрывшийся бутон пиона однажды утром начинает светиться лиловыми прожилками, проступающими сквозь темную зелень чашечки, так и Сугэ внезапно наполнилась каким-то новым внутренним сиянием.
Томо была не на шутку встревожена такими переменами. Она знала, что Сиракава все еще выжидает… Она была в этом абсолютно уверена. От женщин, физически познавших Сиракаву, исходило совсем другое свечение, которое Томо всегда безошибочно улавливала. В случае с Сугэ загадочной эманации пока не наблюдалось.
Тот ночной визит мужа после перестрелки оставил в душе Томо глубокий след. Она лишилась сна. Ее преследовали кошмарные видения: Сугэ в объятиях Сиракавы. Как это произойдет, когда?..
По ночам Томо металась на своем одиноком ложе, но порой муки становились невыносимыми. Она вставала и на цыпочках, чтобы не разбудить Эцуко, подходила к окну. Притихший осенний сад утопал в лунной дымке. Призрачные серебристые блики скользили по траве, блестевшей от росы. Из овального окна пристройки лился мутный желтый свет от ночной лампы.
Взгляд Томо, казалось, мог проникать сквозь стены. Как-то раз она представила Сугэ в уютном полумраке спальни. Мерцающий ночник освещает шафрановые простыни и фигуру спящей девушки в лиловом ночном кимоно…
Внезапно Томо ощутила себя огромной черной коброй, которая под покровом темноты заползла в комнату. Развернув свой зловещий капюшон и вперив немигающий взгляд в мужчину и женщину, она бесшумно раскачивалась в тишине…
Похолодев от ужаса, Томо судорожно обхватила себя руками и крепко зажмурилась. Ее губы шевелились, а из горла рвался немой крик: «Помоги мне! О, помоги мне!»
Очень часто ей снился один и тот же сон: шторм на море, по волнам носится корабль, опасно кренится набок, а она в пустом гудящем трюме катается по доскам днища, задыхается, никак не может вдохнуть…
Однажды утром Сугэ осталась в постели, сославшись на страшную головную боль.
Эцуко, вернувшись из школы, сразу же побежала в новое крыло, чтобы показать подруге цветную бумагу для оригами
[23]
.
Сугэ, лежа на футоне, воскликнула:
– Барышня Эцуко! – Она была рада видеть маленькую госпожу.
– Ой, что это у тебя с веками? – простодушно спросила девочка, заметив, что Сугэ бледна и под ее опухшими глазами залегли тени.
Сугэ залилась жарким румянцем и поспешно прикрыла лицо рукавом кимоно, словно от яркого света. Она испугалась, что Эцуко может проникнуть в страшную тайну прошлой ночи.
У Сугэ не было обиды на хозяина. Она успела привыкнуть к нему и безумно нуждалась в его защите и покровительстве. Но к такому испытанию она все же оказалась не готова. Приобщение к таинствам любви потрясло бедняжку. Она испытывала стыд, жгучий, мучительный стыд, впала в состояние какого-то физического и эмоционального оцепенения. Внутри нее разливался холод неизбывной печали, словно что-то было разрушено, уничтожено, навеки утрачено.
О, она была готова возненавидеть родителей! Они, конечно же, знали, на что обрекали собственное дитя, когда лицемерно велели ей смиренно и беспрекословно подчиняться воле господина.
Сугэ наконец-то прозрела. Она поняла, что ее продали. Продали за деньги ее тело.
Девушка с грустью взглянула на Эцуко. Как же она похожа на своего отца! Но Эцуко была такой легкой, чистой, воздушной, что, казалось, порыв ветра может подхватить и унести ее, как облачко.
Неожиданно неприязнь вспыхнула в душе Сугэ. Чувство это было столь зыбким, неясным, что она так и не поняла, почему таким холодом пронзило грудь.