Раз так, то, может быть, папка, содержимое которой сейчас изучал Холмс, действительно хранила одну из величайших литературных тайн нашего времени? Вероятно, поэт, живописуя амурные приключения своего пылкого героя в Севилье, Кадисе или турецких гаремах, уже видел вдали Вашингтон и Делавэр?
Я взглянул на Холмса.
— Думаете, это оригинал?
— Ни на секунду не допускаю подобной мысли.
Его ответ поверг меня в разочарование, какое, должно быть, испытывает любой простак, обманутый мошенником. Я всем сердцем желал, чтобы это письмо было начертано рукой самого Байрона. Теперь же я ежился под холодным душем скептицизма. Увы, радостное волнение на лице моего друга было вызвано не открытием литературной жемчужины, а предвкушением разоблачения ловкого мошенника. Я понял это слишком поздно и все же попытался возразить:
— Написано очень убедительно.
— У Огастеса Хауэлла особый дар убеждения. Ему-то он и обязан своим успехом. Найденный в папке с байроновскими письмами к Асперну, этот листок произведет фурор в аукционных залах Лондона и Нью-Йорка.
— Много ли здесь страниц?
— Достаточно для большого костра.
Мой душевный подъем уступил место беспокойству.
— Но бумага действительно была изготовлена в тысяча восемьсот двадцать первом году?
— Почти наверняка.
— А чернила порыжели от времени?
— Как будто бы да.
— Строки написаны байроновской рукой?
— Почерк настолько похож, что нетрудно обмануться.
— Бумага, чернила, почерк… Рукопись семидесятилетней давности, а тогда Хауэлл еще не родился!
— Все верно. И тем не менее это подделка.
Холмс взял у меня документ и снова подошел к окну. Держа листок горизонтально, он слегка его наклонил, улавливая свет, и принялся изучать поверхность через лупу. В этот момент самоуверенность великого детектива не могла не вызвать у меня некоторого раздражения.
Не знаю, что ему удалось обнаружить, но он внезапно отложил письмо в сторону и стал вытаскивать из секретера ящики. За несколько минут мы, казалось, вынули оттуда все, что хоть сколько-нибудь заслуживало внимания, оставив лишь сор. Мой друг принялся искать полости, в которых могло бы поместиться потайное отделение. Он переворачивал каждый ящик вверх дном и тряс, пока не начинала сыпаться древесная труха. Не удовольствовавшись этим, детектив обшарил опустошенные нами гнезда громадного бюро и наконец облегченно вздохнул, отыскав маленькую полоску бумаги. Я сразу же признал в ней квитанцию лондонского торговца скобяными изделиями.
— Такие мелочи чрезвычайно важны для нас, Ватсон.
Судя по печати, квитанция на сумму в три шиллинга и восемь пенсов была получена на улице Хай-Холборн в лавке «Кинглейк и сын» 12 ноября 1888 года. Зачем хранить столь пустячный документ так долго, да еще и с такими предосторожностями? Может быть, его вовсе не прятали, а просто он выпал из ящика и остался валяться в гнезде? На этот вопрос мог ответить лишь Огастес Хауэлл, который, как все считали, был уже мертв. Вдруг я заметил на обороте листка надпись: «1 унция галла, 1 унция гуммиарабика, 1 унция сульфата железа для окисления, 6 семян гвоздики, 60 зерен индиго. Добавить 30 унций кипятку, настаивать 12 часов».
— Как же нам в этом разобраться?
— Тут все ясно, Ватсон. Это рецепт приготовления железо-галловых чернил, которыми давно никто не пользуется. На смену им пришли кампешевые, а затем сине-черные. Для окончательных выводов осталось лишь дождаться ответа на мою телеграмму из Сент-Панкраса, с фабрики по производству вакуумных очистителей.
— Но, Холмс, вы ведь не посылали туда телеграммы!
— И это чудовищная недальновидность с моей стороны! — нетерпеливо воскликнул он. — Мне следовало бы знать, чем все обернется! В ход пущены обыкновенные старые фокусы! Мы пойдем в агентство Томаса Кука и отправим запрос. А пока, если вас не затруднит, возьмите так называемое письмо Байрона, с которым вы уже ознакомились, и поднесите его к окну так, чтобы свет под углом падал на оборотную сторону. Скажите мне, что вы видите.
Я стал у подоконника и принялся вертеть листок, рассматривая его через лупу.
— Кое-где бумага помялась, в чем нет ничего удивительного — прошло целых семьдесят лет!
— Смотрите на рельеф.
— Он почти незаметен.
— И все же он есть.
— Действительно, я вижу подобие клетки из вертикальных и горизонтальных линий.
— Похоже, не правда ли, что лист лежал на решетке? И это вам ни о чем не говорит?
— Боюсь, что нет.
— Тогда поспешим в контору господ Куков. Чем быстрее мы там окажемся, тем скорее получим ответ.
5
Телеграмма из Сент-Панкраса пришла в тот же вечер. Фабрика, изготовлявшая вакуумные очистители для ковров, открылась всего годом или двумя ранее, хотя само устройство было не ново. Холмс, в очередной раз обратившись к неисчерпаемому источнику фактов, хранящихся в его памяти, сообщил мне, что автор изобретения получил патент в Америке еще в 1869 году. Первоначально пользоваться машинкой должны были два человека: один раздувает мехи для создания вакуума, а другой держит длинный шланг, всасывающий пыль. Мой друг, всегда интересовавшийся подобными новомодными приспособлениями, даже процитировал мне статью из журнала «Хардвермен»
[30]
за прошлый май. В ней говорилось, что благодаря замене мехов на мотор агрегат станет работать чище. Я же только слышал об этих вакуумных диковинах, но ни разу не видел ни одной из них.
Когда мы уселись за столик в кафе «Флориан» на площади Святого Марка, Холмс наконец-то приоткрыл завесу тайны:
— Легкие отпечатки, которые вы увидели на бумаге, Ватсон, оставлены проволочной сеткой.
— Вполне возможно. Но при чем здесь вакуумный очиститель ковров?
— Чтобы рисунок получился настолько четким, лист должны были закрепить на сетке при помощи скрепок и гвоздиков и удерживать так достаточно длительное время. К тому же включенный вакуумный очиститель сам по себе притягивал листок к решетчатой поверхности. Металл легко отпечатывается на мягкой и рыхлой тряпичной бумаге.
— Разве подобные манипуляции могут ее состарить?
— После такой процедуры как будто выцветают чернила.
— Неужели вакуум их видоизменяет?
— Вспомните рецептуру, записанную на обратной стороне квитанции от скобаря, — терпеливо подсказал Холмс. — Это рецепт для приготовления небольшого количества железо-галловых чернил, которыми в двадцатые годы пользовались Джеффри Асперн, лорд Байрон и их современники. Теперь такими давно не пишут. Посудите сами, кому и зачем могли понадобиться железо-галловые чернила в ноябре тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года?