По правилам больше глядеться в зеркало нельзя, но я боюсь, как бы на лице не осталось обрывков салфетки, поэтому приходится. Всё в порядке. И я почти не потею.
Нильсу Аслаксену чуть больше лет, чем мне, но он уже начал седеть и расплываться; смазанные черты лица можно было бы выигрышно замаскировать прямоугольными очками, догадайся он сменить те, что на нём. Одет он в стандартный норвежский офисный костюм: двубортный, серый с красным галстуком, на ногах—мокасины с обшнурованным кантом. У него Rolex и пожатие водопроводчика. Нет, скорее столяра. Можно сколько угодно обзывать столяров «директорами по производству», пожатие выдаст их всё равно.
— Отлично, что сумел к нам выбраться, — он тычет в мою папку. — Это все рисунки?
— Да. Ещё я захватил дискетку с объёмными изображениями. В PowerPoint. Мы сможем её посмотреть?
— В переговорной есть какие-то штуки. Сам-то я в этом не разбираюсь, уж прости, — извиняется он. На него моя инициатива произвела сильное впечатление. —Так, давай-ка я быстренько скажу, кто будет, ты сейчас с ними познакомишься. Зам генерального, директор по маркетингу, по пиару и начальник производства. Ну и я.
— И ты? — ржу я, как он и ждёт.
На втором этаже мы преодолеваем длинный коридор, по бокам которого располагаются кабинеты «полуприватного» типа: у каждого работника отдельный закуток, но всё на виду благодаря полностью прозрачным дверям. Я успеваю заметить, что женщин работает немного.
Хотя директор по маркетингу как раз дама лет сорока, одетая а-ля Хилари Клинтон; войдя в комнату (представляющую собой стеклянную клетку с вышеописанными неистребимыми стульями «Ламинетте» от Свейна Ивара Дюсте и овальным буковым столом в центре), я первым здороваюсь с ней. Остальные трое — мужчины и выглядят как три копии Аслаксена, в своих двубортных пиджаках, трещащих на хорошо отъетых животах. Очевидно, дела в кухонной индустрии идут найотличнейшим образом. Иначе я бы здесь сейчас не сидел.
В переговорной висят красно-коричневые шторы под цвет этих самых «Ламинетте», но я не решаюсь попросить задёрнуть их. Здесь тоже предполагается полуприватность.
Представив всех, у меня спрашивают, буду ли я кофе или минералку. Я выбираю последнее, остальные пьют кофе и кока-колу. На столе поднос с ноздреватыми плюшками. С каким бы удовольствием я проглотил одну! Но когда мне передают блюдо, приходится отказаться, поскольку её невозможно съесть, не обсыпавшись, да ещё глазурь прилипнет в уголке рта, да и потом, как бы не приняли меня за вечно голодного непризнанного гения.
Аутотренинг, выученный на семинаре по НЛП, помог. Я чувствую себя гораздо спокойнее. И увереннее.
— Сигбьёрн прислал нам свои предложения, от которых все ахнули, так? — начинает Аслаксен дружелюбно. За столом кивают и улыбаются.
— Ты уже видел наш каталог? — спрашивает, протягивая мне его, зам генерального по имени Йесхейм, единственный на всё собрание обладатель приличных запонок. В общем и целом я представляю себе, о чём речь (хотя никогда не ставил их кухни своим клиентам), но из вежливости по-листываю брошюру. Боже правый, что за безвкусица: пейзанская романтика, флинтглас и филёнка. У дизайнеров такое называется «кухня лыжного короля». Правда, есть «модерная» серия «Меню», но от таких же предложений IKEA её отличает только в полтора раза более высокая цена за куда менее привлекательные расцветки. Естественно, на лице моем не отражается ничего.
— Конечно, мы не такие безумно крутые, — вставляет Аслаксен, заметив, что я задержался на «Меню», как то и предполагалось. На самом деле я не смотрю на фотографии, одинаковые и как будто отщёлканные в горном домике у Бьёрна Дэли. Романтика простой крестьянской жизни оборачивается слащавым гротеском, когда её разбодяживают до американских размеров восемь на семь, красят в цвет красного Интернационала с зелёными вставками и начиняют встроенной техникой по принципу «круче некуда».
— Не стану скрывать, у меня впечатление, что я видел такое и прежде, — отвечаю я с безупречной, хочется надеется, улыбкой.
— Как мы знаем, и все исследования это подтверждают, норвежцы сугубо консервативны во всём, что касается выбора кухни, — говорит директриса по маркетингу, забыл её имя, барабаня пальцами по серой папке с чёрной пластиковой обложкой. Похоже, ей есть, что сказать. И точно, она продолжает:
— Хотя в последнее время наметились интересные тенденции, особенно в так называемом молодёжном секторе рынка, свидетельствующие о кардинальных изменениях пристрастий. Хотя об этом ты наверняка осведомлён даже лучше нас.
— Да, как дизайнер и декоратор я это вижу. Не стану утверждать, что мои работодатели (никаких «клиентов», упаси бог!) представляют Норвегию в целом, но от фактов не уйдёшь — в моей практике не было случая, чтобы они купили кухню отечественного производства.
— А что же у них дома? — спрашивает Йесхейм, воспринявший мои слова как личное поражение.
— Мне часто доводится устанавливать датские кухни, особенно от Boform и Uno-form, новых итальянских дизайнеров, изредка IKEA.
— IKEA! — вспыхивает Йесхейм, как будто я всуе помянул дьявола. — Позволено мне спросить, а чем пользуешься лично ты?
— Bulthaup, — безжалостно отрубаю я. Все знают, что это за зверь, и съёживаются.
— Другими словами ты хочешь сказать, что есть доля рынка, по крайней мере некий сегмент с солидными деньгами, не освоенный норвежскими производителями или освоенный очень мало? — спрашивает заместитель генерального.
— Да, я так считаю. Причём я не думаю, что дело в качестве норвежской мебели. Проблема целиком и полностью в дизайне. Люди не покупают эти кухни, потому что они не работают на имидж владельца.
— И с этим ты хочешь нам помочь? — тактично прокладывает Аслаксен.
— Хочу, если вас это интересует.
Я открываю папку с трёхмерными изображениями будущих кухонных модулей (распечатанными на моём лазерном принтере и раскрашенными вручную: цветным пока не богат).
— Рисунки, к сожалению, в одном экземпляре, так что придётся или пустить их по кругу, — говорю я, — или можем вывести их на экран через компьютер, у меня дискетка с собой.
Я показываю на машину, подключённую к экрану: рядом громоздится непременный проектор. PC, как я и боялся. Вот она, демаркационная линия наших дней — реальная экономика работает на IBM, а люди творческие — на «маках». Храм и торгующие. Абсолютно несовместимые системы.
Арне Стай, моя группа поддержки в Office Line, заверил меня, что всё будет прекрасно открываться, если только я сохраню файлы в нужном формате и не забуду кабели с требуемыми разъёмами. Мы разговаривали в пятницу вечером, тогда же он продал мне всё это добро.
— Ты в этом разбираешься? — спрашивает сидящий ближе всех к компьютеру Йесхейм. Похоже, всем хочется увидеть рисунки на экране, так они выглядят реальнее.
— Попробую, — отвечаю я.
Я достаю кабель и в строгом соответствии с инструкциями Стая, насаживаю его на некий штекер. Включаю, запускаю Windows-98 и начинаю искать в каталоге драйверы. Для меня это как искать чёрную кошку в тёмной комнате. Драйверов нет как нет. Мой опыт и расчёты говорят, что собрание выдерживает не более пяти-десяти минут заминки, я вожусь уже пять. Лоб взопрел снова. Иконки нет как нет.