Свитер - читать онлайн книгу. Автор: Бланка Бускетс cтр.№ 32

Долорс невозмутимо продолжала: у него свой книжный магазин, и он сказал, что если мне это интересно, то он будет рад взять меня на работу своей помощницей. Магазин большой, кроме меня, там еще двое продавцов. Он предложил мне хорошую зарплату. Это ведь нам очень кстати, не так ли?

Эдуард слегка кивнул, но как-то неуверенно, в сильном смятении. Значит, договорились, подвела черту Долорс и, покидая кухню, сообщила: иду подписывать договор. Я выхожу на работу с понедельника.

Любовь Долорс и Антони, начавшаяся со встречи в библиотеке, по сути не менялась, она лишь принимала различные формы. Невинная девушка, не искушенная ни в чувствах, ни в сексе, превратилась в умудренную опытом зрелую женщину, не потерявшую, несмотря на разочарования, способности отдаваться порывам свежего ветра. Теперь ты кажешься мне еще красивее, сказал ей Антони, Долорс так не считала, однако эти слова ей польстили, это, наверное, оттого, что с возрастом у тебя ухудшилось зрение, в шутку ответила она, и оба рассмеялись, а потом вновь занялись любовью, и, казалось, вся жизнь — вся без остатка — вместилась в эту каморку с книгами — запрещенными, любимыми, пахнущими пылью, если не плесенью.

Теперь они обе старухи, но Долорс кажется, она сохранилась лучше, чем Мирейя. Марти сказал: бабуля, твоя подруга по сравнению с тобой просто развалина, а ты выглядишь прекрасно, это фантастика. Говори, говори, думала Долорс, ты говоришь так потому, что любишь меня, однако Марти все понял без слов, а потому продолжил: да, бабуля, конечно, после инсульта ты не можешь говорить и у тебя проблемы с ногой, но это ерунда, врач сказал, что со временем это пройдет. А вот твоя подруга… не знаю… просто она очень старая. Долорс приподняла брови: знаешь, мальчик, это не одно и то же — родиться, чтобы отдавать приказания, и родиться, чтобы их исполнять. Это совсем разные вещи — быть хозяйкой и быть служанкой, ну хорошо, помощницей по хозяйству, как теперь говорят, именно так следовало называть Фуенсанту.

Фуенсанта, кстати, тоже заходит ее проведать. Леонор и Тереза сейчас ищут ей другую работу, бедняжка осталась без средств к существованию — у нее есть сын, но он зарабатывает так мало, что едва может содержать себя самого. Иногда она заходит к Долорс. И когда появляется, то садится напротив и начинает плакать, ничего другого эта женщина делать не умеет, только слезы лить, потом утирает их и причитает: ай, сеньора Долорс, как все обернулось-то, а ведь вы так любили поговорить и ни минуты не сидели на месте, вы уж извините, что плачу, но просто не могу сдержаться. Я могу вам чем-нибудь помочь? Если вам что-то нужно, то вы только скажите, я приду и все сделаю. Долорс покачивает головой, как бы благодаря и отказываясь, а сама думает, что если бы только могла, то заорала бы что есть сил: нет-нет, убирайтесь отсюда, я уже сыта вами по горло, что за женщина, господи, похоже, у нее нет других дел, кроме как лезть в чужую жизнь, понятно, что Фуенсанта хорошо к ней относится, поэтому и плачет, но с нее хватит такой заботы, да и утомляет эта жалость. Откровенно говоря, Долорс не выносила, чтобы ее жалели.

А вот Эдуард вдруг, в одночасье, превратился в самое жалкое существо на свете. Наверное, он считал, что Долорс отдалилась от него из-за того, что он был вечно занят неотложными делами, бумагами, проектами, как-никак занимал весьма важный пост, — так ему казалось, — вот жена и стала жить собственной жизнью, в своем замкнутом мирке, куда ему теперь нет хода. Так, должно быть, рассуждал Эдуард, но дело в том, что в ее жизни и в самом деле не осталось для него места, и если в душе Долорс на одной чаше весов лежало чувство вины, то на другой — день ото дня набирающая силу ненависть. Эдуард постепенно переместился на кухню — мыл посуду, занимался уборкой. Непонятно, чего он этим добивался, может, надеялся вернуть себе расположение жены, которой, по сути, у него никогда и не было, во всяком случае, не зная, чем себя занять в долгие дневные часы, муж пытался приносить пользу — или хотя бы делать вид, что приносит пользу.

Что это за мания у людей, приносить пользу? Однако жизнь требует от нас именно этого, вот так Эдуард и превратился из инженера в прислугу, хуже не придумаешь.

Вчера Сандра надевала свитер с таким вырезом, что хоть стой, хоть падай, и это в разгар зимы; нет уж, Долорс, в твоем свитере вырез будет совсем маленький, чтобы внучка не простужалась. Забавно, в молодости сама она никогда не боялась простудиться. Наверное, это удел бабушек и матерей — беспокоиться о таких вещах, а вообще у нее создалось впечатление, что Леонор объявила бессрочную забастовку в знак протеста против того, как одевается ее дочь, похоже, она не знает, что с этим делать, и хорошо еще, что вообще обратила на это внимание, только все равно ничего у нее не выйдет: Сандра, скажи на милость, куда это ты собралась в таком виде, зима на дворе, а ты нараспашку. На что Сандра, естественно, реагирует точно так же, как любой подросток: мама, все так ходят. «Так ходят» означает, что это модно. Ответ Леонор — классическая партия заботливой матери: ну и что, что модно, а если заболеешь? Если при этом присутствует Марти, он встает на защиту сестры: послушай, мама, она оденется потеплее, когда пойдет на улицу, правда, сестричка? Та тихонько говорит «да», и Леонор сразу успокаивается, хотя и бормочет себе под нос: надеюсь на это.

Слава богу, что в доме есть Марти. Он здесь самый разумный, тот, кто приносит мир, тот, к кому все прислушиваются, когда надо принимать решения. Долорс усмехается — в тот день, когда они узнают, что он гомосексуалист, неизвестно, кто их будет мирить, особенно это касается Жофре, который на словах вроде бы за легализацию однополой любви, однако хотела бы Долорс увидеть его лицо, когда зять узнает, что такая любовь завелась в его собственном доме, про Терезу-то он не раз говорил — стараясь, чтобы теща его не слышала, — этот мужик в юбке ни на минуту не закрывает рта, недаром ее сделали пресс-секретарем партии, ведь она целый день трещит как сорока, ох, как все меняется, какими друзьями были Жофре и Тереза, они часами спорили о Сартре, Фрейде и становлении демократии в стране, курили в баре, а Леонор сидела рядом и смотрела на них, а потом выговаривала Терезе: это же мой парень, а ты мне и слова не даешь вставить. Словно маленькая девочка, она размахивала руками, гримасничала, и Долорс спрашивала: что там у вас происходит? А Тереза со смехом отвечала: ничего, мы с Жофре разговариваем, ему интересно узнать про наши партийные дела, а эта дурочка ревнует. Иногда она говорила Леонор: успокойся, я никогда не лягу в постель с мужчиной, это не шутка, меня это совершенно не интересует, понятно тебе?

Да, такие были друзья, а теперь рассорились навсегда. Это потому, что в умственном отношении люди развиваются по-разному, и нельзя сказать, чтобы Жофре сильно преуспел в этом плане. Сам-то он, безусловно, уверен в обратном, однако его последний подвиг — завоевание семнадцатилетней Моники (ей точно семнадцать, Сандра недавно сказала) — свидетельствует о многом. Впору перекреститься — ведь это давняя подруга Сандры, они выросли вместе, приходили в гости к Долорс, и часто, когда она сама звонила сюда, к телефону подходила Сандра и говорила: ко мне пришла моя подруга, и мы играем. Этой подругой была Моника. Она росла, зная, что Жофре — отец ее подружки Сандры, иногда Долорс вспоминает пышные (всегда белоснежные) оборки на платьях девочки — мать постоянно наряжала ее, как на праздник. Пресвятая Богородица, посмотрите теперь на нее — накрашена, словно Барби, та самая кукла, которую не хотели покупать Сандре, а Жофре — Папа Подруги — уже не добропорядочный сеньор, а скорее совсем наоборот, как она его соблазнила? Долорс представила себе случайную встречу где-нибудь в магазине, здравствуй, Моника, как дела, и Моника отвечает, хорошо, очень хорошо, спасибо, а что вы пришли покупать, я — улиток. Вот как, интересно, я тоже. Только не говори мне «вы», пожалуйста, или ты считаешь меня слишком старым, признайся? Тут Моника должна почувствовать себя, что называется, в своей тарелке, она, наверное, кокетливо облизнула губы, как бы шутя, и сказала: конечно нет, ты выглядишь просто классно, честное слово.