Жизнь не здесь - читать онлайн книгу. Автор: Милан Кундера cтр.№ 60

По-мужски деловито вся троица закончила протокол, и пожилой приказал сыну школьного привратника мигом организовать то, что требуется. Когда в комнате они остались вдвоем, пожилой, поблагодарив Яромила за помощь, сказал, что, если весь народ будет столь же бдителен, как Яромил, наше социалистическое отечество окажется для врагов неприступным. И затем добавил, что был бы рад, если бы их встреча была не последней. Яромил, конечно, сам хорошо знает, сколько повсюду врагов у нашего государства; Яромил вращается на факультете в студенческой среде, по-видимому, знаком и с некоторыми людьми из литературных кругов. Да, мы знаем, что в большинстве своем это люди порядочные; но среди них встречается и немало вредителей.

Яромил восторженно смотрел в лицо полицейского; оно казалось ему красивым; испещренное глубокими морщинами, свидетельствовало о трудной мужской жизни. Да и он, Яромил, был бы очень рад, будь их встреча не последней. Он не желает для себя ничего другого; он знает, где его место.

Они подали друг другу руки и обменялись улыбками.

С этой улыбкой в душе (прекрасной морщинистой улыбкой мужчины) покидал Яромил здание полиции. Он стоял на ступенях, спускавшихся к тротуару, и смотрел, как солнечное морозное утро занимается над крышами города. Вдохнув холодного воздуха, он почувствовал, как его переполнила мужественность: всеми порами она рвалась наружу и хотела петь.

Сперва он решил было сразу пойти домой, сесть за стол и написать стихотворение. Но, сделав два-три шага, повернул в другую сторону; не хотелось быть одному. Ему казалось, что его черты за прошедший час затвердели, шаг окреп, голос огрубел, и он возмечтал, чтобы эта перемена в нем была замечена. Он пошел на факультет и завязывал со всеми разговор. Никто, правда, так и не сказал ему, что он иной, чем был прежде, но солнце продолжало светить и над трубами города все еще возносилось ненаписанное стихотворение. Он пошел домой и заперся в своей комнатке. Исписал несколько листов бумаги, но оставался не очень доволен.

Он отложил ручку и предался грезам; грезил о таинственном пороге, который должен переступить мальчик, чтобы стать мужчиной; ему казалось, что он знает название этого порога; и название ему было не любовь, а долг. О долге писать стихи трудно; какой образностью должно загореться столь строгое слово? Но Яромил знал, что именно образность, разбуженная этим словом, станет новой, небывалой, неожиданной; ведь он имел в виду не долг в старом понимании, предписанный и навязанный извне, а долг добровольный, продиктованный мужеством и достоинством человека.

Эти раздумья наполняли Яромила гордостью, ибо благодаря им он набрасывал свой собственный, совершенно новый портрет. Он вновь возмечтал, чтобы его поразительное превращение было увидено, и поспешил к рыжуле. Было около шести вечера, и она должна была давно прийти домой. Но квартирный хозяин доложил ему, что она до сих пор не вернулась из магазина. Дескать, полчаса назад ее искали какие-то двое мужчин, и ему пришлось сообщить им, что его жиличка до сих пор не вернулась.

У Яромила было вдосталь времени, чтобы побродить взад-вперед по улице, на которой жила рыжуля. Вскоре он заметил двоих мужчин, похаживавших по улице, как и он; Яромил сообразил, что, вероятно, это те двое, о которых творил хозяин; потом он увидел, что с противоположной стороны подходит рыжуля. Не желая обнаружить себя, он вошел в ворота одного дома и наблюдал, как его девушка быстрым шагом направляется к своему дому и исчезает в нем. Потом он увидел, как оба мужчины последовали за ней. В растерянности он не находил в себе сил сдвинуться с места. Примерно минуту спустя из дому вышли все трое; только теперь Яромил заметил, что чуть в стороне от дома стояло авто; двое мужчин вместе с девушкой сели в него и уехали.

Яромил понял, что оба господина с наибольшей вероятностью полицейские; кроме ледяного испуга он ощутил и возвышающее изумление: то, что он совершил утром, было настоящим поступком, по мановению которого все вещи вокруг пришли в движение.

На другой день он поспешил к рыжуле, чтобы застать ее сразу же, как только она вернется с работы. Но хозяин сказал ему, что, с тех пор как девушку увезли те два господина, домой она не возвращалась.

Он очень встревожился. На следующий день, рано утром, он пошел в полицию. Сын школьного привратника по-прежнему относился к нему по-товарищески, жал ему руку, бодро улыбался, а когда Яромил спросил, что с его девушкой, которая до сих пор не вернулась домой, посоветовал ему не проявлять беспокойства. «Ты навел нас на дело очень серьезное. Придется как следует взять их за горло», — и он многозначительно улыбнулся.

И Яромил снова покидал здание полиции в морозное солнечное утро и, снова вдохнув леденящего воздуха, почувствовал, что обречен судьбой стать великим. И все-таки это чувство сегодня было иным, чем позавчера. Только сейчас его осенило, что своим поступком он шагнул в трагедию.

Да, именно так, слово в слово, он говорил себе, спускаясь по широкой лестнице на улицу: я шагаю в трагедию. Он все время слышал бодряще грозные слова придется как следует взять их за горло, которые разожгли его воображение; он осознал, что его девушка сейчас в руках чужих мужчин, что она отдана на их произвол, что она в опасности и что многодневный допрос — дело явно нешуточное; вспомнил он и о том, что бывший его однокашник рассказывал ему о чернявом еврее и о жестокой суровости своей работы. Все эти мысли и образы наполняли его какой-то сладостной, душистой и возвышенной материей, и ему казалось, что он растет и что шагает по улицам как странствующий монумент печали.

А потом его осенило, что он уже знает, почему два дня назад исписал столько листов бумаги, не стоивших ни гроша. Ведь два дня назад он еще и понятия не имел, что совершил. Только сегодня он может постигнуть свой собственный поступок, свою судьбу как таковую. Два дня назад он хотел писать стихи о долге, но сегодня он знает больше: слава долга зарождается из отсеченной головы любви.

Яромил шел по улицам, опьяненный собственной судьбой. Придя домой, нашел письмо. Я была бы очень рада, если бы вы пришли на следующей неделе в такой-то день и такой-то час на небольшую вечеринку, где соберется общество, которое, наверное, доставит вам удовольствие. В конце стояла подпись киношницы.

Хотя ничего определенного приглашение не сулило, Яромил непомерно ему обрадовался, ибо оно доказывало, что киношница не потерянная возможность, что их история не завершена, что игра будет продолжена. И в голову ему начала вкрадываться странная, расплывчатая мысль: если письмо пришло именно в тот день, когда он постиг трагизм своей ситуации, то в этом есть неясное и возвышенное ощущение, будто все пережитое в последние два дня поднимает его настолько, что дает ему наконец право предстать перед ослепительной красотой черноволосой киношницы и на ее светскую вечеринку войти с уверенностью, без волнения, как подобает мужчине.

Еще никогда не было ему так хорошо. Чувствуя себя переполненным стихами, он сел за стол. Нет, нельзя противопоставлять любовь и долг, думал он, это не иначе как старое понимание проблемы. Любовь или долг, возлюбленная или революция, нет, нет, это не так. Он же подверг рыжулю опасности не потому, что любовь для него ничего не значит; ведь Яромил как раз мечтает о том, чтобы мир завтра был миром, где люди будут любить друг друга больше, чем когда-либо прежде. Да, это так: Яромил подверг опасности свою девушку именно потому, что любил ее больше, чем иные мужчины любят своих женщин; именно потому, что знает, что такое любовь и будущий мир любви. Конечно, очень страшно пожертвовать одной конкретной женщиной (рыжей, веснушчатой, махонькой, говорливой) ради будущего мира, но именно это, по всей вероятности, есть единственная великая трагедия наших дней, достойная настоящей поэзии, достойная великого стихотворения!