Узкие врата - читать онлайн книгу. Автор: Дарья Симонова cтр.№ 4

Намекала, что Инга – одна из немногих. Ингу мутило от этих выкладок. Она знать ничего не хотела про буржуазию! Она хотела обратно в помойную яму, в детдом – там родные рожи в зеленке уж точно не ждут от Инги никаких достижений. Матери – той, как подозревала умневшая Инга, тоже ничего от дочери не нужно, но жизнь теперь так устроилась, что усомниться в Неллиных словах было невозможно. Иначе – катастрофа! Пуанты, пачки, плие, батманы, прокрустовы позиции, танцевальная азбука ненавистна, а тут еще нет-нет да и подкосят пропедевтикой вроде того, что ах, знали бы вы, касатики, как все эти экзерсисы далеки от истинного танца! Танец к ним не имеет никакого отношения…

Бог ты мой, тогда на кой вся эта вымученная красота, в которую Инга медленно вписывалась? Она видела утром перед умывальником в куске мутной амальгамы лицо классической ученицы-балеринки. Хищная атмосфера театра, обволакивая ее со всех сторон, смывала индивидуальность, дабы сварганить себе удобную заготовку для перевоплощений. Инга сопротивлялась обращению, как могла, твердила свою привычную мантру: скоро, скоро меня здесь не будет, вот, я же стараюсь до слез, лишь бы оказаться умницей, и, значит, в конце концов, окажусь… и мама приедет.

Нелли никогда не врала – и мама приехала. Навестить… Еще тогда, после самого тяжелого полугодия, когда казалось, что город этот – сплошной перешеек между осенью и зимой. Приехала мама – и Инге пришлось повзрослеть очередным рывком. Те же обещания: «Потерпи… через полгодика… детонька, киска…» Но даже шок, уходящий как ток сквозь коленки и пятки в землю, не спасает от здравого смысла, от того, что полгодика или год – это уже навсегда.

– У тебя завелась новая семья? – решила идти Инга напролом.

Мать заикнулась от возмущения.

По правде сказать, нашарила Инга тогда у матушки в сумке письмо. Вместо обратного адреса – угловатая аристократическая загогулина росписи. Даже настроенная всецело на поиск тайной жизни и опасных связей, Инга не сумела признаться себе, что это письмо от мужчины, на которого не стоило полагаться. Зачем тогда прикатила? Инга сама перед собой сделала вид, что не поняла. Не смогла капитулировать перед житейской мудростью интернатских, согласиться с тем, что… ищите мужчину! Инга размазала догадку на годы. Потом даже сочла ее смягчающей вину деталью: мать все-таки надеялась – ПО ПРАВДЕ! – переехать сюда. А когда не вышло – оставила Ингу здесь, словно последний крючок в мякоти сомнительной удачи.

И играют нами, как глиняными фигурками, даже не боги, а чья-то сварливая рука рангом пониже.

Ходили с мамой на «Баядерку», хотя Ингу уже воротило от балета. Но мамочка принимала вид любительницы-ценительницы.

– Дай бог, скоро тебя приедем смотреть, – неловко вворачивала она виноватую гордость. Сама пялилась мимо сцены, куда-то к люстре, мусолила несбывшееся.

В буфете набилась толчея, как в тех самых гастрономах родного городишки; иные, казалось, занимают очередь с прошлого антракта, набирают пирожных, главы семейств заливную рыбу уплетают.

У мамы «денежек немного» – у Инги на тарелке одна полоска с неприятной розовой глазурью и тонкий стакан газировки. Инга размышляла о несправедливостях либретто. Ну почему бы упрямой Никии не принять противоядия Великого Брамина, даже если придется обмануть его после, нарушив ультиматум? Даже если она сочла, что змею в букет подложил любимый Солор… Ее предали – теперь можно предать в отместку, не до жиру, жизнь важнее любви!

Мама вразумляла: все легенды – про любовь безрассудную, в том числе и индийские. Вырастешь – про это поймешь. Инга на всякий случай не хотела вырастать, она и так про многое поняла.

Проводы случились в снегопад. Значит, по примете мать должна была вернуться. На улице – уютно, но где-то близко – черная дыра ужаса. Напоследок матушке наговорили приятностей про дочь, она смущенно сияла. Инга смотрела на нее в окно, есть ли худшее испытание… Слишком много отсыпала судьба для восьмилетнего возраста, и от того пресыщения Инга, обманув себя на секунду трепетной грезой о возвращении, сделала ручкой плачущей маме и легла читать книгу «Мы все из Бюллербю». Шведская домашняя сказка, сумерки, тусклый прыщик света промеж желтых лепных вензелей, соседки разъехались по домам. Слезы остались в детстве имени Ганса Христиана Андерсена, жребий был брошен, наступила эпоха других сказок, сбрасывать старую кожу, пусть и отдирая с мясом, – счастливый экстремум, что ни говори. Она вдруг как дома…

А следующая книга называлась «Голуби в траве». Антифашистская. За нежное название Инга все прощала.

Все училище так и тянулось, проходило в сумерках и в снегу, исчезающем в глянце асфальта. Фавориток было две – Марина и Олеся. О первой разговор особый и напряженный, а с Олесей завязалась шаткая, как весы в провизорской, дружба. Долговязая и круглолицая Олеся могла быть объектом насмешек, но не тут-то было – и это обнадеживало стеснительную Ингу. К тому же Олеся жила вдали от семьи и делилась гостинцами. Хоть Инга была и не в ее стане, Олеся и ей сунула однажды орешек с вареной сгущенкой внутри. Ингу потрясло лакомство, доселе невиданное, она перевела взгляд на Олесю – той уже и след простыл.

Кажется, следующим впечатлением явилась бездомная беременная кошка, которую неугомонная однокашница притащила невесть откуда, и Инга ей в этом стала сообщницей. Они вместе обаяли вахтершу бабу Симу с трясущейся головой; та приютила котейку, так вот и завязалось… Росли под девизом «хочешь, дам поносить?». Только однажды они не поняли друг друга без слов: Олесе купили джинсы на шестнадцатилетие. Катарсис! Но у бедняги на пуговичное железо высыпала аллергия, маленькие красные точки.

Сия ничтожная мелочь породила сонм ингиных фантазий: вот Олеся дарит ей эту восхитительную голубую кожу для ног с лейблом на закорках, и Инга идет в них… и ей встречается… ну и дальше… одним словом, джинсы – это американская скатерть-самобранка, если они есть у тебя, то есть все. Но Олеся, увы, даже померить не дала, и Инге снились красные точки. Зато Олеся проколола Инге горячей иголкой уши, объяснила, с помощью каких упражнений можно избежать беременности, и ушла в мюзик-холл. Уверенная, внезапная, вздорная Олеся в оранжевой куртке делилась последним. Ее рано увлекла мирская жизнь, она пихала Ингу под бок и картаво шептала: «Вот ЭТОТ мне нравится, даже очень, но я его уступлю тебе, только не дрейфь, Ингушетия!» Инга растерянно таращилась на подружку. В пятнадцать лет она совсем не представляла, что будет с «этим» делать. Благодаря Олесе Инга впервые замахнулась на святое в споре с Нелли и выпалила оле-сину сентенцию:

– Балет – мертвое искусство.

Нелли равнодушно зыркнула над очками:

– Ты рассуждаешь, как клюшка из института культуры…

Институт культуры Нелли презирала, не отступая от старой театральной традиции. «Клюшка» – ее единственное ругательство в адрес женщины – имело густое многообразие значений. Что касается смелых воззрений, то ведь Ингу с Олесей разделила одна из судьбоносных волн, на которые столь богата юность. Они не расходились как в море корабли, – их разбросало, как утлые шлюпки, посему Нелли осталась безраздельной распорядительницей дум. Сложись иначе – кто знает… Хотя поворот на мюзик-холл Ингу изрядно обескуражил, она было решила, что Олеська сбилась со своего стремительного, спонтанного, но все же очень меткого, интуитивного пути, вознаграждавшего праздниками и победками, но бившего наотмашь карающей десницей. Однако Олеська ниоткуда не сбивалась, и в кабаре хватает… уж там всего хватает, никуда не убежишь от ноши своей, она же крест, она же искушение.