Тебе не пара - читать онлайн книгу. Автор: Род Лиддл cтр.№ 35

Когда у Анны все это началось, когда проблема была только в ногах, Ник, помнится, то и дело называл ее Грегором и предлагал запереть Анну в комнате и бросаться в нее гнилыми фруктами — и это было так типично для Ника, юмор такой, ни на что не похожий, сплошной сюр, смешно до ужаса, но при этом ему на всех абсолютно наплевать. И врет к тому же.

Короче, слева от меня сидит Раду, навалился на закуску, оливки всякие, беседой по-прежнему не особо интересуется, так что приходится вежливо разговаривать с Домом, хоть его вопросы и вгоняют в полный депресняк, да и вообще, Доминик почти весь вечер сидит надутый, причем конкретно надутый. Они только что расстались с Софи, так что, насколько я знаю Доминика, сегодня вечером у него вполне могут возникнуть планы насчет Бибы, она ему всегда нравилась, и потом, это последняя из возможных перестановок, поскольку Доминик спал со всеми нашими женщинами, кроме Бибы, а Биба — со всеми мужиками, кроме Доминика, нет, нам тут явно нужны новые гены, но, похоже, Биба явилась слишком поздно, да еще этот бомж с ней, короче, Доминик как бы выдохся и в результате сдался, решил весь вечер просидеть надувшись. Я, чтобы не остаться в долгу, спрашиваю его, встречается ли Софи с кем-нибудь еще; это вызывает у него ироническую ухмылку во весь рот и риторический вопрос, а ты как думаешь, Эмили?

Потом он подливает мне вина — мы, похоже, переходим на красное — и задает еще вопрос про Ника, но этот удар я просто беру и отражаю, да какая разница, говорю, ну, в общем, на этом мы заключаем как бы неписаный договор о перемирии, хватит уже о Нике и Софи, и он тогда начинает рассказывать про огромный виноградник, который его отец купил в… э-э… Ардеше, это во Франции, а после принимается подробно перечислять, какие, типа, сорта винограда и вина бывают на юге Франции, отчего я слегка обалдеваю, но все равно продолжаю цепляться за разговор, поскольку альтернативный вариант ничего хорошего не даст, просто не катит такой альтернативный вариант — вовлекать в общение бомжа Раду.

Доминик мне, кстати, чем-то даже нравится, хоть он и фашист до мозга костей и ненавидит кучу народу, целые социальные группы, включая женщин, пенсионеров, иностранцев, геев, низшие классы и т. д., и т. п., но все равно он, по-моему, бывает совершенно очарователен, если время от времени отключаться и игнорировать всю эту хренотень: некую жалость к себе — свойство мальчика-нытика из частной школы, неоправданное чувство собственного превосходства и, самое главное, его жуткие блейзеры. Поэтому я изо всех сил стараюсь сосредоточиться, выказываю интерес к микроэкономике виноградарства, с завороженным видом склоняю голову набок, но… но не могу я, просто не могу. Что-то у меня вертится в голове, не дает покоя, может, эта история с Ником, а может, бедняжка Анна с ее ногами, или даже бомж Раду — в общем, не могу я сосредоточиться на его дипломе, и все. А тут еще эта фишка, самый любимый из моих снов наяву накатывает: ощущение, как будто я привязана к Земле таким как бы электропроводом, обмотанным вокруг пояса, нажмешь кнопку — и провод разматывается в космосе, и отлетаешь все дальше и дальше, позади остается весь космический хлам, планеты, и астероиды, и большие звезды, и сверхновые, все дальше и дальше, к месту, где никого нет и никто тебя не знает, где тихо, черно и офигенно холодно.

А еще там есть кнопка, на которую если нажмешь, то провод отщелкнется и ты просто улетишь прочь без всяких шансов вернуться, а от Земли даже пятнышка или отблеска не останется на расстоянии всех этих световых лет.

Я, конечно, в своих снах наяву ни разу не нажимала на вторую кнопку. Но приятно знать, что она существует.

Наверное, все дело в моем полностью отсутствующем выражении лица, это оно меня выдает, потому что Доминик останавливается посередине своего захватывающего повествования о процессе ферментации и говорит, Эмили, Эмили, эй, ты чего.

А тут на меня как навалится это предчувствие, огромное такое, я заглядываю ему в глаза, хватаю за оба запястья и говорю, sotto voce [24] :

— Доминик, что бы ни произошло, я тебя прошу, не давай мне сегодня ночью трахаться с этим бродягой.

А Дом посмеивается себе, типа, не вполне понимает, чего я хочу, видно, как у него в голове вращаются шестеренки, он переваривает информацию и решает, что, видимо, все же речь не о нем, потому что я его действительно не хочу, так что он просто говорит, да ладно тебе, Эм, давай, мать, соберись.

Но собраться мне не удается.

Симба, которая сегодня вечером не смогла прийти, потому что работает — она поставляет хумус в большой деликатесный магазин на Фулэм-роуд и только что получила здоровенный заказ, на вечер какого-то художника, в общем, в данный момент она, типа, по уши в коричневатой жиже, — так вот, Симба как-то сказала, как классно, что мы все, в смысле наша тусовка, настоящие друзья… ну да, за эти годы все успели между собой переспать, иногда получалось как-то неудобно, например, когда Софи спала со всеми мужиками кроме Раджа и еще с двумя девчонками, но все это в конце концов оказалось не важно, потому что наша дружба вынесла испытание временем. Так прямо и сказала: вынесла испытание временем. Я еще тогда подумала, да что ты гонишь, Симба, заткнись, это тебя «Е» пробило, пойди потанцуй. Но вот сейчас, оглядывая всех сидящих за столом, я правда не понимаю, что нас держит на плаву, может, что-то хрупкое, призрачное, вроде поверхностного натяжения, как в капле крови, пленка такая тоненькая, вот-вот лопнет от малейшего беспокойного дуновения. А может, дело еще хуже: просто мы до того устали, что нас уже ни на что другое не хватает — то есть ни на что лучшее, — вот и болтаемся вместе. По-моему, Симба, пока трепалась, случайно наткнулась как раз на подходящее слово — «выносить» то есть. Ага, правильно, Сим, небольшая кучка народу, все друг с другом трахаются, а в промежутках как-то умудряются друг друга выносить.

Короче, думаю я обо всем об этом и впадаю в крутой депресняк, и тут смотрю — ой, блин, на том конце стола Анна сняла-таки свое покрывало.

Видны две черные конечности, блестящие и твердые.

В общем, про остаток вечера вы меня лучше не спрашивайте.

Сами что-нибудь придумайте. Ни в чем себе не отказывайте. Да и мне, если на то пошло. По-моему, у меня в жизни все было бы гораздо яснее, если бы кто-нибудь заполнял за меня пропуски, эти звенящие часы, проведенные в ступоре и в полукоме.

Помню только, как все начало куда-то проваливаться где-то в полдесятого, после кокса и лангустинов. А дальше…

А дальше…

Ну, а дальше понятно что, вы как будто сами не догадываетесь. Спустя пятнадцать часов просыпаюсь от до боли знакомого букета — заплесневелые хлебные крошки, перезрелый пармезан и моча, — оглядываю постель и тут же: блин, блин, мать твою, ну как же такое могло произойти! Закрыв глаза, в отчаянии возношу молитву. И она, кажется, услышана: я неожиданно замечаю, что лежу в Бибиной спальне для гостей: натертые до блеска стены, лампы от Конрана, сделанные из бинтов, фотография дохлого палтуса в рамке; похоже, я тут отключилась, так что, может быть — ну может же такое быть, — все нормально, ведь если это так, то не исключено, что мы с бомжом не трахались, то есть дело, возможно, просто в том, что не хватило кроватей, вот и все.