Роджер захотел посмотреть договор. Вилли нервничал. Ему было бы трудно объяснить Роджеру, почему он его подписал. Роджер читал с серьезным видом, как и положено юристу, а под конец, помедлив, сказал:
— Ну что ж, наверно, самое главное — опубликовать твою книгу. Что он о ней сказал? Про книги он обычно говорит очень умные вещи.
— Про мою он ничего не сказал, — ответил Вилли. — Он говорил о Маркусе и о "Ярмарке тщеславия".
Через месяц или чуть больше Ричард устроил вечеринку у себя дома, в Челси. Вилли пришел туда рано. Он не нашел никого из знакомых и завел разговор с низеньким, толстым человечком в чересчур тесной для него куртке и грязном свитере. Непричесанный и в очках, довольно молодой, этот человечек выглядел так, как в уже забытые времена полагалось выглядеть писателю, ведущему богемный образ жизни. Он был психологом и написал книгу под названием "Животное в вас… и во мне". Он принес с собой несколько экземпляров; никто ими особенно не заинтересовался. Вилли так ушел в беседу с этим человеком — каждый из них использовал другого как прикрытие от равнодушного общества, — что не заметил прихода Роджера. Почти сразу же после того, как он увидел Роджера, ему на глаза попалась и Серафина. Она была с Ричардом. В розовом платье в цветочек, прямая и элегантная, она выглядела все же не такой строгой, как на ужине у Роджера. Вилли покинул психолога и двинулся к ней. Она встретила его легко и дружелюбно; новое настроение сделало ее очень привлекательной. Но все ее мысли были устремлены к Ричарду. Они говорили — туманно, отвлекаясь на другие разговоры, — о каком-то смелом деловом начинании, которое затевали вместе: похоже, они собирались, опередив конкурентов, наладить бумажное производство в Жужуе на севеpe Аргентины, а потом печатать книги в мягкой обложке дешевле, чем в Европе и Соединенных
Штатах. Оказывается, теперь научились делать хорошую бумагу из багаса волокнистой массы, остающейся после переработки сахарного тростника. В Жужуе у Серафины были плантации сахарного тростника площадью во много квадратных миль. Багас в Жужуе ничего не стоит — его просто выбрасывают, а сахарный тростник вырастает меньше чем за год.
Хорошо одетые мужчины и тщательно одетые женщины, обходясь очень немногими словами и часто заменяя их улыбками, поддерживали этот наигранно многозначительный разговор о багасе. Вилли подумал: "В своем большом кабинете Ричард был настоящий. И та девушка была настоящая. А здесь, в этом домике, на этой вечеринке, Ричард притворяется. Все притворяются".
Потом Роджер и Вилли обсудили между собой ужин у Ричарда и Серафину.
— Ричард вытянет у нее несколько сотен тысяч, — сказал Роджер. Придумывать соблазнительные проекты — на это он мастер. Самое любопытное заключается в том, что, если бы кто-нибудь взял на себя труд похлопотать, многие проекты Ричарда действительно могли бы принести деньги. Самому ему неинтересно доводить дело до конца. У него не хватает терпения. Он любит взволновать идеей, завлечь в ловушку, сорвать быстрый куш. А потом движется дальше. Сера-фина уже очень возбуждена. Так что в каком-то смысле не важно, получит ли она назад свои деньги. Удовольствие она все равно получила. Кроме того, она ведь свои деньги не заработала. Их заработали для нее другие давным-давно. Об этом Ричард ей и напомнит, когда она станет жаловаться. Если станет.
Вспомнив словечко, услышанное в колледже, Вилли сказал:
— А у него были очень стильные гости.
— Они все написали по книге, — сказал Роджер. — Это сейчас самая распространенная болезнь аристократов и власть имущих. Писать они на самом деле не хотят, но хотят стать писателями. Хотят, чтобы их имя стояло на корешке. А Ричард, вдобавок ко всему прочему, охотно помогает этим аристократам удовлетворять свое тщеславие. Они платят ему за то, что он публикует их книги. В общем-то, Ричард действует не так уж грубо. Он очень осторожно и придирчиво отбирает книги этого сорта, так что никто ни о чем не догадывается. И у него множество богатых и влиятельных друзей, которые ему благодарны. В некоторых отношениях он едва ли не могущественнее премьер-министра. Те приходят и уходят, а Ричард остается. Он проникает повсюду и становится все сильнее.
Уже много недель Вилли регулярно бывал в доме Роджера около Марбл-Арч сначала советовался с ним по поводу подготовки рукописи, потом обсуждал письма с отказом. Он часто видел там Пердиту. Ее элегантность продолжала на него действовать, и много раз, ведя с Роджером разговоры о книге и об издателях, Вилли чувствовал себя неловко. Он хотел во всем признаться Роджеру, но у него не хватало смелости. Теперь же, когда книга была пристроена и Вилли получил свои пятьдесят фунтов, он решил, что будет нечестно откладывать признание и дальше. Он подумал, что надо прийти к Роджеру в контору — так будет официальнее — и сказать: "Роджер, я должен тебе кое-что сообщить. Мы с Пердитой любим друг друга".
Но он так и не пошел к Роджеру, потому что в тот же уикенд в Ноттинг-хилле начались волнения на расовой почве. Тихие улицы, вдоль которых стояли мусорные баки с намалеванными на них номерами домов и квартир, улицы с запертыми и наглухо занавешенными окнами вдруг наполнились возбужденными людьми. Из домов, где как будто жили одни старики и затворники, высыпали толпы молодых парней, одетых в псев-доэдвардианском стиле, и принялись рыскать по всей округе в поисках черных. Юноша из Вест-Индии по имени Келсо, не знавший, что происходит, приехал навестить друзей на станцию метро «Латимер-роуд», столкнулся с группой подростков и был убит.
В газетах и по радио только и говорили что о беспорядках. В день их начала, часов в одиннадцать утра, Вилли по своему обыкновению зашел в маленькое кафе рядом с колледжем, чтобы выпить кофе. Ему показалось, что все читают газеты. Их страницы были черны от фотографий и заголовков. Он увидел маленького пожилого рабочего со следами многолетних лишений на лице, который небрежно, как у себя дома, заметил: "От этих черных скоро проходу не будет". Это было случайное замечание, не имеющее никакой связи с тем, что сообщалось в газетах, и Вилли стало одновременно страшно и стыдно. Он чувствовал, что на него смотрят. Чувствовал, что в газетах написано о нем. После этого случая он перестал выходить из колледжа. Такая осторожность была для него не внове. В Индии они тоже отсиживались дома в пору серьезных волнений на почве религиозных или кастовых разногласий.
На третий день беспорядков Вилли получил телеграмму от знакомого радиопродюсера. Он просил его позвонить. Вилли выполнил просьбу.
— Вилли, — сказал продюсер, — перед нами стоит важная задача. Люди по всему миру ждут, расскажем мы об этом или нет, и если расскажем, то как. У меня есть идея, Вилли. Вы в своей обычной одежде поедете на станцию метро «Ладброк-гроув», или «Сент-Эннз-уэллроуд», или «Латимер-роуд». Лучше всего на «Латимер-роуд». Там были самые крупные беспорядки. Вы будете вести себя как приезжий из Индии, которому захотелось посмотреть на Ноттинг-хилл. Как будто вы хотите понять, что произошло с Келсо. То есть вы ходите и ищете этих подростков. Как бы немножко нарываетесь на неприятности, рискуете быть избитым. До известного предела, конечно. Это все. Поглядим, что получится. Нужен обычный пятиминутный сценарий.