Зелень. Трава. Благодать - читать онлайн книгу. Автор: Шон Макбрайд cтр.№ 43

— Это точно. — С этими словами он протягивает Стэну мяч. — Готовы?

— А то, — угрюмо, но, похоже, не испугавшись, отвечает Стэн.

Фиштаунские начинают водить мяч туда-сюда по площадке, но по кольцу при этом не кидают. Хорошо. Действуют по плану. Толпа за боковой стала вести себя громче и уделять больше внимания игре. Мяч отлетает к боковой линии, туда, где толпа гуще и стоит кег с пивом. Грейс кричит мне, чтобы я, черт возьми, возвращался в защиту. Стивен плюхается задницей на бетон и тут же встает со смехом, но без радости в глазах. Его мертвая девушка смотрит сзади через его плечо. Джеймс и Мерфи целуются взасос. Толпа гудит, множество мрачных лиц с ненавистью глядят на пятерых ребят из такого же квартала, как и наш, только победнее. Стэн отдает пас своему игроку футов на десять выше его, и мяч покидает пределы поля. Свою часть плана они выполнили. Теперь моя очередь. Я трогаю наплечники — на удачу: перед такой большой толпой я еще ни разу не проповедовал. Бурк возвращает мне мяч. Я дважды подвожу мяч к боковой, потом бегу к скамейке, вспрыгиваю на нее и застываю с мячом у бедра. У меня нет никаких заготовок. Для начала я, конечно, возношу хвалу Господу. Вариант беспроигрышный. Иногда во время проповеди приходится нести всякую чушь, просто чтобы потянуть время, в конце концов, мы же не на лекции о ракетных двигателях. Бога я называю Иисусом, Иеговой или Мешковенчанным Владыкой — то так, то так.

— Эй, ты там, козлина мелкая, заткни хлебало, — кричит мне кто-то из толпы.

— Заткнуться? — переспрашиваю я. — Я возношу хвалу Господу, слышишь ты, придурок?

— От придурка слышу. Заткни пасть, — кричит он мне. Симпатии публики продолжают оставаться на его стороне.

— В таком случае хрен с ним, с Богом, я буду возносить хвалу сиськам, — в отчаянии я решаю сменить тему. — Я люблю сиськи больше самой жизни. Я люблю твои сиськи, и твои, и твои тоже, — провозглашаю я, каждый раз указывая то на одну девчонку, то на другую. — Будь моя воля, я бы их выращивал. Я бы возил их в колясочках. Я бы кормил их молоком, а то все обычно только и делают, что норовят сами к ним присосаться, затем вытирал бы отрыжку, укладывал баиньки, пел бы им колыбельные и сидел бы с ними, пока они не уснут. Я бы купал их в ванне, раскладывал на полочках, любовно гладил и сжимал.

На секунду я останавливаюсь, чтобы посмотреть на реакцию: по крайней мере, толпа немного попритихла, кое-кто даже подхихикивает, но только не Грейс, которая, судя по всему, не на шутку злится на меня за то, что я прилюдно заявил о своей любви ко всем без исключения сиськам на планете. Что ж, ладно. Рано или поздно ей все равно придется с этим смириться.

— Да, люди, сиськи! Соски! В лифчиках! Или без лифчиков! Так даже лучше! Кто из вас взойдет на эту скамью и возгласит слово о том, что любит сиськи не меньше, чем я? Забудьте о страхе, ребята! И девчонки тоже! Ведь ваши души тоже открыты любви к сиськам! Да и есть ли в них хоть что-то недостойное всеобщей любви? Братья и сестры, поднимитесь же на лавку и да возвестим вместе о своей любви. Есть ли в ком-нибудь из вас искра чистой любви? — брызнув слюной, вопрошаю я у толпы, которая опять начинает глухо ворчать. То тут, то там слышатся выкрики гомик и мудак, конечно же в мой адрес. Хрен с ними, пусть кричат.

Я смотрю на своего брата Стивена Тухи, памятуя о том, как четыре года назад, когда мне было девять, а ему четырнадцать и он играл в финале чемпионата среди юниоров, между двумя игроками завязалась драка, которая тут же переросла во всеобщую свалку: сначала в бой вступили скамейки запасных, за ними ринулись на поле трибуны. Зрелище напоминало сцену из Гражданской войны, не хватало только бород и синих мундиров. Стивен пробился к боковой линии, где валялся мегафон, и запел «Ну кому нужна война?», при этом он плясал как ненормальный до тех пор, пока драка не прекратилась. Все так и замерли, заломив друг другу шеи, с орущими ртами, готовые отгрызать конечности. А Стивен пел еще как минимум полчаса, пока все кругом не перестали драться и не начали хохотать.

Я хочу, чтобы вернулся прежний Стивен, я рву глотку, чтобы пробудить любовь хоть в ком-нибудь вокруг, а сам неотрывно смотрю на него. И все, что мне от него нужно, это чтобы он откликнулся на мой призыв. Стивен, возвращайся, мать твою. Стань веселым парнем, как раньше. Скажи, что ты еще со мной, что твое сердце еще не умерло до конца. Пожалуйста, стань снова моим героем. Разве не видишь — я почти плачу перед толпой этих тупых ослов. Помоги мне не дать им устроить бойню на глазах у твоей погибшей девушки, которая смотрит со стены.

Стивен вспрыгивает ко мне на скамейку. Расцеловывает меня в обе щеки, правда тут же чуть не падает обратно, но, помахав руками в воздухе, успевает поймать равновесие. Пиво, расплескавшись у него из стакана, орошает потрескавшийся бетон. Он заявляет, что любит сиськи и Иисуса Христа почти так же горячо, как и пиво. Я хмурю брови. Тогда он говорит, что любит все перечисленное в равной степени. Я строю недовольную рожу. Тут он поправляется и говорит, что любит в первую очередь Иисуса, а уже потом пиво и сиськи — вновь я хмурю брови и говорю, что правильней было бы поставить на первое место сиськи, а уже потом все остальное, не важно в каком порядке, все равно это никого не колышет. Стивен исправляется: сиськи, пиво и затем уже Иисуса, я соглашаюсь. Мы оба смеемся. Я перевожу взгляд на Стэна и одними губами говорю ему Беги. Они срываются с места и бегут прочь от толпы в сторону калитки, что в противоположном углу площадки, почти ровно по диагонали через дорогу от церкви. Кто-то замечает их и кричит Уходят!

Сначала в погоню бросаются человек двадцать, за ними следует вся орда. Все орут в один голос. Толпа единым гребаным потоком проносится мимо меня. Стивен спрыгивает со скамейки и бежит за остальными. Фиштаунских настигают у самой калитки. Первым Стэна. Кто-то сзади срывает с него футболку. Стэн исчезает из виду. Остальные четверо оборачиваются — их тоже заглатывает толпа. Уже лежа на бетоне, они продолжают отбиваться. Сыплются удары и пинки. Кричащее месиво. На, сука, на, сука, на, на. Визжат девки. Мочи, мочи ублюдков. В толпу врезается Стивен. Растаскивает за шиворот дерущихся. Потом получает сам. Падает, опять поднимается. Бьет в лицо кого-то с битой в руках. Ральфа Куни. Бита со звоном отлетает на бетон, как сорванный грозой колокольчик на школьном дворе. Грейс тоже рядом и вопит Хватит, хватит. Кроссовки печатают по лицам. Кровь брызжет из разбитых ртов и носов, а лица все словно отупевшие от наркотиков. Льется кровь из голов. Крики. Пятеро фиштаунских лежат на земле не двигаясь. Районные отморозки месят их по лицам, по шеям и ребрам. Прыгают им на живот. Нравится, сука? Церковь нависает над дерущимися, словно вампир в развевающемся плаще. Ральф Куни поднимается и подбирает биту. Занеся ее над головой, идет по направлению к кровавой куче. Вдруг раздается вой полицейской сирены, и он бросает биту. Копы копы копы. Бежим! Вся толпа несется назад в мою сторону. А я как стоял на лавке, так и стою. Стивена не видно. Толпа проносится мимо. Чувствую, как кто-то тянет меня за руки, знакомые голоса — Грейс, Бобби, Гарри — кричат мне Бежим, Генри, бежим. Не могу даже посмотреть на них, просто вырываюсь и слышу, как они убегают. Появляются патрульные машины. Не могу сдвинуться с места, да и не сдвинусь, пока сам не увижу, как всех ребят распихают по машинам «скорой помощи». И не побегу никуда отсюда. Я, в отличие от остальных ублюдков, ничьи лица в бетон не втаптывал, а они пусть валят на хрен отсюда, если им так надо.