«…к сожалению, наш стол сегодня не в очень хорошей форме, — сказал он, — я вижу, вы не страдалец. Моя жена не выходит из каюты. Она страдалица».
Он возвращался с конгресса, так он сказал Тони. Над лестницей помещался салон, именуемый «Музыкальный салон и кабинет». Свет здесь всегда был приглушен: днем — цветными стеклами окон, вечером — шелковыми розовыми абажурами, затенявшими электрические свечи. Тут пассажиры пили кофе, расположившись на громоздких, обитых гобеленами диванах или на вертящихся креслах, намертво закрепленных перед письменными столами. Здесь же стюард по часу в день священнодействовал у набитого романами шкафа, составляющего судовую библиотеку.
— Суденышко так себе, — сказал компанейский пассажир, подсаживаясь к Тони, — но, надо надеяться, выйдет солнце, и станет повеселее.
Тони закурил сигару и получил замечание от стюарда: в этой комнате курить не разрешалось.
— Ничего, — сказал компанейский пассажир, — мы все равно идем сейчас в бар. Знаете, — сказал он через несколько минут, — я должен перед вами извиниться. Перед самым обедом я было подумал, что у вас не все дома; когда вы сказали, что едете в Демерару искать град, я так и подумал, ей-ей. Но потом эконом — я за его столом сижу; самая веселая компания всегда за столом эконома, это проверено, и обслуживают там лучше всего, — так вот эконом рассказал мне о вас. Вы ведь исследователь, верно?
— Да вроде так, — сказал Тони. До него как-то не сразу дошло, что он исследователь. Он стал им всего две недели назад. Даже два огромных ящика в трюме, помеченные его именем, с ярлыками «Востребовать по прибытии», с такими новыми и непривычными предметами, как аптечка, автоматический дробовик, лагерное оборудование, вьючные седла, кинокамера, динамит, дезинфицирующие средства, разборное каноэ, фильтры, консервированное масло, и самое диковинное из всего этого — набор всевозможных товаров, который доктор Мессингер именовал «обменным фондом», — никак не убеждали его в серьезности экспедиции. Всем распоряжался доктор Мессингер. Он сам выбирал музыкальные шкатулки, заводных мышей, зеркальца, гребенки, духи, пилюли, рыболовные крючки, топоры, цветные шутихи и рулоны искусственного шелка, которыми был набит ящик с надписью «Обменный фонд». Да и с самим доктором Мессингером, который сейчас лежал на койке и, как сказал бы цветной священнослужитель, «страдал», он познакомился совсем недавно, и сегодня впервые за время их знакомства Тони увидел, что он человек как человек.
Тони почти не жил за границей. Когда ему было восемнадцать, перед поступлением в университет его поселили на лето неподалеку от Тура у пожилого господина, с тем чтоб он выучил язык. (…серый каменный дом, обвитый виноградом. В ванной чучело спаниеля. Старик называл его Стоп; в ту пору считалось высшим шиком давать собакам английские имена. Тони катил на велосипеде к замку по прямым белым дорогам, к багажнику у него был приторочен сверток с булками и холодной телятиной, мелкая пыль просачивалась сквозь бумагу и скрипела на зубах. С Тони жили еще два парня, тоже англичане, и французский он так толком и не выучил. Один из них влюбился, а другой упился в первый раз в жизни искристым «Вуври» на городской ярмарке. В этот вечер Тони выиграл в лотерею живого голубя; он выпустил его на свободу, а потом увидел, как хозяин балагана изловил голубя сачком…) Потом он поехал на несколько недель в Центральную Европу с другом из Бейлляола.
[22]
(Непрекращающееся падение марки неожиданно сделало их богачами, и они купались в непривычной роскоши в лучших апартаментах отелей. Тони купил за несколько шиллингов горжетку и подарил ее одной девушке в Мюнхене, которая не знала ни слова по-английски.) А потом медовый месяц с Брендой на Итальянской Ривьере в чужой вилле. (…Кипарисы и оливковые деревья, увенчанная куполом церковь ниже по холму, на полпути между виллой и гаванью, кафе, где они сидели по вечерам, глядя на рыбачьи лодки и отражавшиеся в воде огни, и поджидали, когда, взбурлив воду и возмутив тишину, подойдет быстроходный катер. Назывался катер «Джазистка», владельцем его был франтоватый молодой чиновник. Казалось, он по двадцать часов на дню влетает и вылетает из бухты…) Потом они с Брендой поехали как-то раз в Ле-Туке вместе с гольф-командой Брэтгг-клуба. Вот и все. После смерти отца он больше не выезжал из Англии. Не удавалось выкроить денег; поездки, как и многое другое, откладывались до тех времен, когда будет выплачен налог на наследство; кроме того, он не любил уезжать из Хеттона, а Бренда не хотела оставлять Джона Эндрю.
Поэтому Тони не предъявлял к путешествиям особых запросов и, решив уехать за границу, прежде всего отправился в туристическое агентство и вынес оттуда кипу пестрых проспектов, рекламирующих комфортабельные морские круизы на фоне пальм, негритянок и разрушенных колоннад. Он уезжал, потому что этого ждут от мужа в подобных обстоятельствах, потому что все связанное с Хеттоном было для него надолго отравлено, потому что ему хотелось пожить несколько месяцев вдали от людей, которые знали его или Бренду, и в местах, где он бы не натыкался вечно на нее, Бивера или Реджи Сент-Клауда, вот с этим-то желанием убежать куда глаза глядят, он унес проспект в Гревилль-клуб. Он состоял его членом несколько лет, но бывал там крайне редко; не вышел он оттуда лишь потому, что периодически забывал отправить в банк указание прекратить уплату взносов. Теперь, когда Брэтт и Браун ему опостылели, он радовался, что не вышел из Гревилля. Это был клуб интеллектуального направления, в нем состояли профессора, несколько писателей, работники музеев и члены научных обществ. В клубе были приняты простецкие манеры, так что Тони нисколько не удивился, когда к нему — он сидел в кресле, обложившись иллюстрированными брошюрами, — подошел незнакомый ему член клуба и спросил, не предполагает ли он поехать в путешествие. Куда больше он удивился, когда, подняв глаза, рассмотрел подошедшего.
Доктор Мессингер, хотя и был молод, носил бороду, а Тони почти не встречал бородатых молодых людей. Он был тщедушен, загорел и преждевременно лыс; красноватый загар обрывался на середине лба четкой линией, над которой бледным куполом вздымался лоб; он носил очки в стальной оправе, и было явно заметно, что синий саржевый костюм его стесняет.
Тони признался, что подумывает поехать в морское путешествие.
— Я скоро уезжаю в Бразилию, — сказал доктор Мессингер. — Во всяком случае, это или Бразилия, или Нидерландская Гвиана. Трудно сказать. Границу так и не провели. Я должен был уехать еще на прошлой неделе, но мои планы рухнули. Кстати, вы случайно не знаете одного типа из Никарагуа, он себя называет то Понсонби, то Фитцкларенс?
— Нет, скорее всего не знаю.
— Ваше счастье. Он только что украл у меня две сотни фунтов и несколько пулеметов.
— Пулеметов?
— Да, я всегда вожу с собой один-другой. Больше, знаете ли, чтобы попугать или для обмена, а теперь их не купишь. Вы когда-нибудь пробовали купить пулемет?
— Нет.
— Ну так вот, можете поверить мне на слово, это нелегко. Не войдешь же прямо в магазин и не спросишь с ходу пулемет.