Озеро - читать онлайн книгу. Автор: Банана Есимото cтр.№ 33

Думаю, я всю жизнь буду благодарен лошадям.

Своими дикими глазами они вернули меня самому себе и привели в норму.

Я окончательно пришел в себя и огляделся вокруг. Да, это был небольшой конный клуб. Я постучал в дверь дома. Внутри находились члены клуба, вместе с хозяевами они пили кофе и весело болтали. Заметив меня, они словно обомлели. Однако хозяйка, по-видимому, сразу же смекнула, что со мной произошло что-то серьезное. Она пригласила меня войти, усадила на стул в углу и налила кофе. Кроме аромата кофе я почувствовал материнский запах от этой женщины. Это был невероятно приятный запах, исходящий от настоящей матери, которая всегда думает о своем ребенке и не сводит с него глаз. Меня захлестнула такая тоска и ностальгия, что я не смог сдержать слез.

"Вы же японцы, да? Это на самом деле Япония? Прошу вас, пожалуйста, сообщите в полицию. Я сейчас даже не помню, как меня зовут. Меня похитили", — рыдая, повторял я одни и те же слова.

Потом члены клуба сообщили, что знают меня и видели мою маму по телевидению, и хозяин тут же позвонил в полицию.

"Все подробности потом", — с этими словами хозяйка подала мне кари.

В тарелке было много крупных кусочков мяса, и это тоже навеяло нежную тоску. Там, в коммуне, есть мясо строго запрещалось.

Так я вспомнил, что живое существо, которое зовется мамой, это женщина, которая в любой ситуации первым делом старается отогреть замершего и накормить голодного. Я вспомнил это живо и совершенно отчетливо. Мне хотелось плакать, но слез не было. Постепенно шаг за шагом моя душа раскрывалась.

Мы подошли к школе, и на время, пока я разговаривала со сторожем, Накадзима прервал свой рассказ.

Потом, проходя через маленькие ворота, я впервые спросила:

— Когда ты вернулся домой, вы с мамой сразу же уехали в тот дом у озера?

Накадзима кивнул. Скорость его речи понемногу утихала.

— Мне уже вот-вот должно было исполниться десять лет, но, несмотря на это, после моего возвращения мама каждую ночь спала вместе со мной и крепко обнимала во сне. Потом еще месяца три, просыпаясь утром, она смотрела на меня и рыдала. Даже закрыв глаза, я ощущал ее взгляд на своем сонном лице. Я хорошо помню то давящее чувство. Я знал, что, открыв глаза, увижу перед собой мамино заплаканное лицо, и поэтому подольше притворялся спящим. Поверь, это было очень тяжело. Определенно тяжелее, чем тебе сейчас выносить теперешнего меня "с приветом". Это было настолько невыносимо, что мой отец не выдержал и ушел от нас, — улыбнулся Накадзима. — Я переживал, что мама окончательно лишится рассудка, и умолял ее обратиться к врачу. Хотя в реальности все было обставлено так, будто только я один посещаю консультации, мы посещали доктора вместе. Однако мама по-прежнему старалась как будто защитить, закрыть меня своим телом, когда к нам приходили из СМИ взять интервью. Она говорила, что мы должны наверстать упущенное время, и мы вместе, иногда даже с отцом, посещали различные места. Например, парк аттракционов...

Первое время мое лицо ничего не выражало и, чем бы я не занимался, оставалось одинаково строгим. Просто так я всего лишь умело скрывал свои чувства. Меня постоянно переполняли разные мысли, но я ни в коем случае не позволял им выйти наружу. Однако с каждым днем шаг за шагом я все больше отогревался и оттаивал. Я снова очень полюбил свою маму и постепенно пришел в себя. Я прекрасно помню тот процесс перерождения. Так, после того как все немного утряслось, врач посоветовал нам пожить какое-то время в тишине и покое, и мы поселились на берегу того самого озера.

Я подумала, что именно из-за того, что ему довелось пережить, Накадзима твердо решил для себя, что все и всегда будет делать сам, не желая никого обременять.

Накадзима тем временем продолжил свое повествование.

— Нельзя сказать, что со мной там исключительно плохо обращались. Отнюдь. Из меня старались создать супер-человека, и в каком-то смысле все были очень добры ко мне. Еда, полная даров моря, всегда была вкусной. У меня были друзья, с которыми мы каждый день играли, и было довольно весело. Но в то же время о тех взрослых людях, что были в коммуне, можно сказать, что это была некая однородная масса. Среди них не было такого человека, который, подобно маме, был бы окрашен в детском сознании богатой палитрой чувств.

Я на себе узнал, что рационализм и самообладание не имеют ничего общего с однообразием и спокойствием. Это совершенно разные вещи. Однообразие — это такое состояние, когда ты теряешь себя и становишься покорным и безвольным.

Мамина любовь, которая сразу же поглотила меня после возвращения домой, была для меня чем-то вроде чересчур пряного супа, вкус которого ощущается глубоко в организме. Поток ее чувств воспринимался мною как безразмерная мешковатая одежда с множеством лишних складок, в которой жутко неудобно.

Однако мне кажется, что в результате мама из-за меня рассталась с отцом и сократила себе жизнь. Это ощущение отнюдь не является каким-то антинаучным доводом, а представляется мне чрезвычайно естественным. Ее ранний уход из жизни стал последствием невероятных усилий и энергии, затраченных на то, чтобы вернуть меня. Мне кажется, что это была как раз та часть, которую она отняла от собственной жизни. Я и сейчас думаю, что мама тратила свои силы, зная об этом.

Разумеется, я тоже чувствовал, что она не проживет очень долго, и именно поэтому посвятил всего себя ей. Я действительно так думал. Но потом понял, что у меня не получилось сделать это настолько же самозабвенно, как у мамы. Она, отдавая все свои силы, всю себя до последней капли, до мозга костей, хваталась за тонкую нить, ведущую ко мне.

Я уже изрядно травмирован и разломан и уже очень давно не верю, что смогу жить правильно. Но все же благодаря маме моя жизнь обрела стабильность и в какой-то момент вошла в нормальное русло.

Вот только в то время, пока моя мама, разрываясь на части, искала меня, я ел сашими, веселился с друзьями, получал физические удовольствия. И это немного печалит меня сейчас... — глубоко вздохнул Накадзима.

Он сказал, что не может без слез говорить об этом, и действительно заплакал.

Чтобы наверстать потерянные в разлуке дни, они с мамой каждый день проводили вместе, как влюбленная пара, а потом в итоге это время превратилось в прекрасные воспоминания о самых счастливых днях его жизни. Я подумала, что ничего более значимого в его судьбе скорее всего уже не будет.

— Однако сами по себе чувства и эмоции — это ничто. Я это хорошо понял. Лучшим воспоминанием о жизни на озере, пожалуй, является моя мама. С тех пор как я стал жить вместе с ней, в моей памяти всплыли веселые картины того, как мы плавали в море вместе с Мино и Тии. На море в Симода всегда большие волны, и мы то видели, то теряли из виду друг дружку. Мы без причины хохотали, дурачились и, наглотавшись воды, резвились до потери пульса.

Эта бесконечная комбинация воспоминаний оживает во мне в рамках того хорошего, что было в моей жизни, но она же хранится в тайниках памяти, в которых собрано то горькое, что мне довелось пережить. И это ничего не значит.