Аут. Роман воспитания - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Зотов cтр.№ 19

Единственное, что омрачило отъезд, это смерть моего тестя буквально накануне. Но билеты и визы были уже в кармане. Я уехал первым, потом приехала Люся со старшим сыном. Машу и Мишу на время, пока мы устроимся, оставили в Москве у моих родителей. А на похороны в Ростов мы не поехали.

Сказать, что в Нью-Йорке мне понравилось, значит не сказать ничего. Я с такой радостью окунулся в работу, что в несколько дней напрочь позабыл все, что связывало меня с Россией. Не было никаких ностальгических потрясений и эмигрантской тоски. Все, буквально все мне нравилось – от президента до голливудских звезд. Фирма сняла нам уютную квартиру на Манхэттене, но меня предупредили, что это только на ближайшие три-четыре месяца и что потом мы переедем в Сан-Диего, где я возглавлю, если начальству все понравится в моей работе, отдел тамошнего филиала компании. Показательно, что в круге нашего общения почти не было русских эмигрантов, так, случайно знакомились иногда, да и то ненадолго. Мы отрезали от себя родину.

Люся давно, еще из Москвы, разослала свое резюме в калифорнийские университеты и ждала ответа. Единственное, что омрачало наше американское счастье (вот, за сорок лет впервые узнал, что такое счастье), – это, разумеется, поведение Алексея. Он замкнулся в себе совершенно и не шел на контакт ни со мной, ни с женой. Однако и это меня не слишком беспокоило, в Америке такая сильная медицина, что я не сомневался: с моими доходами мы найдем управу и на здоровье Алексея.

Недели через две после приезда один мой коллега посоветовал за обедом обратиться к известному нью-йоркскому психоаналитику – доктору Джереми Строусу. Я созвонился с доктором, и мы с Алексеем отправились к нему. Не знаю, как это толкуется с точки зрения медицинской науки, но мне пришлось переводить беседу сына с врачом, поскольку Алексей напрочь отказался понимать и говорить по-английски. Сын вел себя вызывающе, видя врага не только во мне, но и в докторе Строусе. Хамил, грубо шутил, отказывался отвечать, начинал вдруг ковырять в носу и громко сморкаться… Но доктор, кажется, не слишком обращал на это внимание. Я боялся, что Джереми Строус прогонит нас, и даже иногда не переводил особенно оскорбительные для него реплики Алексея, доктор же, напротив, словно наслаждался беседой, это было видно по его довольному лицу, по его рукам, то и дело потиравшим друг дружку. Правда, возникло у меня подозрение, что он в равной степени изучает и моего сына, и меня самого. Во всяком случае, я, когда мы с ним однажды остались наедине, спросил, насколько корректен тот факт, что ответы сына перевожу именно я, так сказать, лицо заинтересованное.

– О, не волнуйтесь, мистер Светозароф-ф (он специально и отчасти даже сладострастно произносил это двойное немецкое «ф»), таким образом мне легче понять, что происходит в вашей семье… Будьте уверены, как только я пойму все в ваших с Алексеем взаимоотношениях, я позову постороннего переводчика. Мы еще только в начале пути, мистер Светозароф-ф. Долгого пути.

– Скажите, – откровенно спросил я, – мой сын – шизофреник?

– А что такое шизофрения? – как-то плотоядно даже рассмеялся доктор Строус. – Никто в целом мире этого не знает. Назовите как хотите – шизофрения, паранойя, аутизм, – и вы ни на йоту не приблизитесь к разгадке психики вашего сына. Будем работать. Меня сейчас более всего интересует, знает ли Алексей тайну своего рождения, и если да, то кто ему ее рассказал?

– Да мы с женой и рассказали, он пристал к нам чуть ли не с ножом к горлу.

– Понятно, – с довольным видом произнес доктор Строус. – А часто ли ваш сын говорит о своем желании убить кого-нибудь? Нет, нет, вы не волнуйтесь, – всплеснул он руками, увидев мое крайнее удивление таким бестактным вопросом, – это все в порядке вещей! Всех людей, поверьте, всех посещают такие желания. Это желание столь же естественно, если хотите, как жажда и голод! Но в данном случае речь о вашем сыне.

– Да, – ответил я скованно, вспоминая свои нечастые разговоры с Алексеем, – иногда он вдруг заводит речь о том, что людей слишком много, что необходима одна очень большая, мировая война, чтобы, так сказать, проредить народонаселение…

Мне, не скрою, с трудом далось это признание, но ведь оно было чистой правдой.

– Очень интересно, – сказал, но уже как-то уныло, доктор Строус. – А убить кого-нибудь конкретно, из каких-нибудь очень гуманных соображений, с тем чтобы сделать этому… этой… м-м… так сказать, жертве, скажем так… добро, таких разговоров не было?

– Я не припомню, доктор. Алексей ведь такой замкнутый. Из него, когда он не хочет, слова не вытянешь!

– А может быть, он кого-то обвиняет в гибели своей сестры? Себя, например, или же, простите, вас?…

Этот его вопрос был для меня полной неожиданностью. Так вот в чем может быть дело! Возможно, мы напрасно сказали ему о смерти девочки?

– Он вполне может приписать эту вину себе, – пояснил доктор Строус свою мысль, – и попытаться как-то искупить ее. А искупление может принять самые разные и, поверьте, порой очень неожиданные формы. Обо всем этом мы поговорим на следующем сеансе, мистер Светозароф-ф, а теперь, простите, меня ждет другой клиент.

Вот ведь сказал: клиент, а не пациент, и этот факт меня как-то успокоил. Не знаю сам почему. Но мне показалось, что все еще не так страшно и запущенно, что доктор Строус поможет. Я вышел из кабинета, спустился на первый этаж и застал Алексея задумчиво стоящим над чашей фонтана. Уж не сварит ли он и этих рыбок? – подумалось мне.

IV

Мы испугались, когда Люся как-то вечером, проходя мимо комнаты сына, услышала его голос. Он с кем-то разговаривал. Он кричал кому-то: я не маленький, я не маленький!

Люся вбежала в комнату и застала Алексея на подоконнике, на самом его краю – еще чуть-чуть, и он бы свалился. Упав с такой высоты, он, конечно, бы не разбился насмерть, но мог и поувечиться. Сломать руку или ногу, а может, и позвоночник… Мы сперва не хотели говорить об этом доктору Строусу, но утром следующего дня за завтраком Алексей сам (что было очень редко, обычно он молча ел свою яичницу с беконом и уходил к себе наверх) разговорился. Во-первых, он упредил наши расспросы, сказав, что спорил с подоконника с «негром», который смеялся над тем, что он маленький. Соврал, конечно, я специально проверил: дорожка, на которой мог бы стоять и издеваться над нашим сыном этот гипотетический «негр», была так далеко, что их разговор слышала бы вся улица. А за ограду этот псевдонегр проникнуть никак не мог, не нарушив сигнализации.

Во-вторых, наш сын заявил, что он хочет уйти в монастырь. Это уже было что-то новенькое. Я и сам заметил, что он любит рассматривать репродукции с религиозными сюжетами и в редких речах его порой проскальзывало слово «ангел». Не «бог» и не «дьявол», а именно – «ангел».

Мы еще вспомнили после этого случая с подоконником, что Алексей пытался выяснить, где теперь обретается его нерожденная сестра, не попала ли она в рай. Откуда у него это? Мы с Люсей вполне нерелигиозные люди, и наши родители, и мои, и Люсины, были стопроцентными материалистами. Я так даже и ради любопытства Библию ни разу не открывал. От Матфея только прочел Евангелие, чтобы знать, чем оно от Булгакова отличается. Хотя не исключаю, что здесь, в Америке, придется и остальное прочесть. Я слышал, что американцы много более религиозны, чем русские, как ни странно. Хотя ничего подобного я пока не замечал – ну ходят по воскресеньям в церкви, ну так это для них все равно что клуб.