Познать женщину - читать онлайн книгу. Автор: Амос Оз cтр.№ 50

…Дважды или трижды, после ссоры, поздней ночью шептала Иврия: «Я тебя понимаю». Что это значило? Что она понимала? Насколько тайны разных людей схожи или различны? Иоэль сознавал, что узнать это невозможно. Хотя доискаться, чтО на самом деле знают друг о друге люди, особенно люди близкие, было для него всегда важен, а теперь просто необходимо. Она почти всегда ходила в белой блузке и белых брюках. А зимой еще и в белом свитере. Моряк, отставший от корабля. Она не носила никаких украшений, кроме обручального кольца, которое почему-то было надето на мизинец правой руки. И снять его не удавалось. Ее тонкие детские пальчики были всегда холодными. Иоэль тосковал по прохладным прикосновениям этих пальцев к его обнаженной спине. Иногда ему нравилось отогревать ее руки, словно замерзшую птицу, в своих широких грубоватых ладонях. И только один-единственный раз, прошлой осенью, она сказала ему там, в Иерусалиме, на балконе, примыкавшем к кухне:

— Послушай, мне не по себе.

А когда он спросил, что болит, пояснила: он ошибается, речь не идет о чем-то физическом, просто ей не по себе. Иоэль, ожидавший телефонного звонка из компании «Эль-Аль», ответил, чтобы уклониться от долгого разговора, избежать его, сократить:

— Это пройдет, Иврия. Увидишь, все будет в порядке.

Если бы он согласился поехать в Бангкок, отныне Патрон и Осташинский взяли бы на себя все заботы о его матери, дочери, теще. Все его измены были бы прощены, если бы он поехал и не вернулся. Калека, родившийся без конечностей, почти не в состоянии причинить зла. А кто может причинить зло ему? Потерявший руку и ногу уже не может быть распят. Неужели он никогда не узнает, что случилось в Бангкоке? Быть может, всего лишь банальная автокатастрофа на пешеходном переходе? Или авария в лифте? Узнают ли в один прекрасный день — пускай спустя многие годы — музыканты Израильского симфонического оркестра, что человек, которого в эту минуту несет сквозь темноту над Пакистаном в свинцовом герметичном гробу гигантский «Джамбо» компании «Люфтганза», спас их — своей мудростью, своим мужеством — от массового убийства, которое террористы собирались совершить несколько лет тому назад во время концерта в Мельбурне? В то же мгновение захлестнула Иоэля волна гнева на самого себя, на ту тайную радость, что все утро разливалась в его груди. В чем дело? Я свободен от них. Они желали моей смерти, но сами мертвы. Умер? Значит, потерпел поражение. Умерла? Проиграла. Очень жаль. Я жив, а значит, прав.

А быть может, нет. Быть может, это всего лишь плата за предательство. Так подумал он, выезжая из города и обгоняя справа на бешеной скорости несколько автомобилей. Он выскочил на свободную правую сторону, всего на каких-то десять сантиметров обойдя первый автомобиль, как раз в ту секунду, когда на светофоре сменился свет. И вместо того, чтобы продолжать свой путь домой, свернул на Рамат-Ган, поставил машину возле торгового центра и вошел в огромный магазин женской одежды. Спустя полтора часа (он провел их, размышляя, взвешивая, сравнивая, проверяя) Иоэль вышел оттуда с элегантным пакетом — в нем лежало платье, таящее в себе некий игривый вызов, платье, выбранное для дочери, которая спасла ему жизнь. У него всегда был наметанный глаз, изысканный вкус и размах во всем, что касалось выбора женской одежды. Размер, фасон, качество ткани, цвет, покрой — он никогда и ни в чем не ошибался. В другой руке он нес большую картонку, в которую упаковали платок для матери, пояс для тещи, симпатичный шарфик для Оделии Кранц, ночную сорочку для Анны-Мари и шесть дорогих шелковых носовых платков для Ральфа. Еще один пакет, перевязанный ленточкой, заключал в себе свитер спокойных тонов, прощальный подарок для Ципи. Ведь нельзя же просто так исчезнуть после стольких лет. Но с другой стороны, почему нет? Почему бы не ускользнуть, не оставив следов?

Нета сказала:

— Ты ненормальный. Я это в жизни не надену. Может, отдашь домработнице? У нее мой размер. Или я сама отдам.

— Ладно, — ответил Иоэль. — Как хочешь. Только сначала примерь.

Нета вышла и вернулась в новом платье, которое, словно по мановению волшебной палочки, превратило худобу в стройность, изящество.

— Скажи, ты в самом деле хочешь, чтобы я носила это, но не решился попросить?

— Почему же «не решился»? — улыбнулся Иоэль. — Я же сам выбрал его для тебя.

— Что у тебя с коленом?

— Ничего. Просто ударился.

— Покажешь мне?

— Зачем?

— Может, перевяжем?

— Пустяки. Оставь. Пройдет.

Она исчезла и спустя пять минут вернулась в гостиную в старом наряде. Шли недели она не надевала платье, делающее ее сексуально привлекательной. Но и домработнице, как было намеревалась, не отдала. В отсутствие дочери Иоэль иногда проскальзывал в комнату с двуспальной кроватью и убеждался, что платье все еще висит в шкафу, дожидаясь своего часа. Он расценил это как относительный успех. Однажды вечером Нета дала ему сборник Яира Гурвица, и внимание его зацепило стихотворение «Ответственность» на странице сорок седьмой. Он сказал дочери:

— Это красиво. Даже притом, что я не уверен, вполне ли уловил замысел поэта.

В Тель-Авив он больше не ездил. Ни разу до окончания той зимы. Иногда ночью на какое-то время замирал там, где переулок подходил к ограде цитрусовой плантации, стоял, вдыхая запах мокрой земли и обремененных листвой деревьев, и смотрел на огненный нимб, дрожащий над городом. Этот нимб становился то сияюще-голубым, то оранжевым или лимонным, то пурпурным, а случалось, он обретал — так казалось Иоэлю — какой-то болезненно-ядовитый оттенок, словно что-то горело на химических предприятиях.

Прекратил он и ночные поездки к отрогам Кармеля, к монастырю «молчальников» в Латруне, на приморскую равнину, в горы возле Рош-ха-Аин. Не вступал в ночные беседы с арабами, заправлявшими автомобиль на бензоколонках, не сбавлял скорость, проезжая мимо придорожных проституток. И в сарай с садовыми инструментами не заглядывал, даже в самые темные ночи. Зато через каждые три-четыре дня он оказывался у дверей соседней квартиры, причем в последнее время прихватывал с собой бутылку виски или дорогого ликера. Домой всегда старался вернуться до рассвета. Не раз случалось ему помочь разносчику газет: он забирал газету прямо из рук пожилого уроженца Болгарии через открытое окно старенькой «суситы», и тому не нужно было останавливаться, выключать двигатель, выходить из машины к почтовому ящику. Не однажды Ральф говорил Иоэлю:

— Мы тебя не торопим. Не нужно спешить. Но Иоэль пожимал плечами и молчал.

Как-то раз Анна-Мари неожиданно спросила его:

— Скажи, что с твоей дочерью?

Иоэль раздумывал почти целую минуту, прежде чем ответил:

— Я не уверен, что понял вопрос.

— Дело в том, что я все время вижу вас вместе, но ни разу не замечала, чтобы вы прикоснулись друг к другу.

— Да. Возможно, — вымолвил Иоэль.

— Ты никогда мне ничего не расскажешь? Что я для тебя — некое подобие котенка?