Повесть о любви и тьме - читать онлайн книгу. Автор: Амос Оз cтр.№ 131

— Напрасны все ваши подсчеты. Напрасны все ваши догадки. Никакого раздела не будет. Не будет здесь никаких двух государств, ибо поскольку Негев весь останется в руках британцев, чтобы они могли защищать свои гигантские базы в Суэце. Британцы собираются удерживать в своих руках также и Хайфу, город и порт, большие аэродромы в Лоде, в Экроне, в Рамат-Давид, не отдадут и комплекс своих военных баз в Сарафанде. Все остальное, в том числе и Иерусалим, получат арабы, поскольку Америка хочет, чтобы за все это они согласились уступить евреям полоску земли между Тель-Авивом и Хедерой. На этой полоске евреям будет позволено создать автономный кантон, этакий еврейский Ватикан. И там им разрешат принять еще сто, самое большее, сто пятьдесят тысяч еврейских беженцев, из тех, что томятся в лагерях перемещенных лиц. В случае необходимости, несколько тысяч морских пехотинцев с гигантских миноносцев американского шестого флота будут охранять эту полосу, ибо поскольку они совершенно не верят, что евреи в таких условиях смогут защитить себя сами.

— Но ведь это гетто! — вскричал господин Абрамский жутким голосом. — Черта оседлости! Карцер!

Густав Крохмаль улыбнулся и предложил примирительно:

— Было бы намного лучше, если бы эти американцы взяли себе бесплатно, в подарок, эту Лилипутию, которую они хотят дать нам между Тель-Авивом и Хедерой, а вместо этого окажут нам такую великую милость и передадут два своих авианосца: так нам будет намного удобнее и намного безопаснее. Да и не так тесно.

А Мала Рудницкая все уговаривала полицейского, увещевала его, словно умоляя сохранить ей жизнь:

— А Галилея? Галилея, дорогой Дудек? А плодородные северные долины? Даже долины не наши? Почему нельзя хотя бы это оставить нам? Почему же надо отобрать у бедняка последнюю овечку?

Папа заметил с грустью:

— Нет такого понятия, Мала, «последняя овечка бедняка». Одна-единственная овечка и была у него, но и ту пришли и отобрали.

И тут, после недолгого молчания, взорвался дедушка Александр. Он кипел гневом, весь покраснел и совершенно вышел из себя:

— Абсолютно прав этот негодяй Смит из мечети в Яффо! Он прав! Мы и вправду только грязь! Ну что — это конец! Все! Хватит! (Это — по-русски). Очень даже правы все эти антисемиты во всем мире. Прав Хмельницкий. Прав Петлюра. И Гитлер тоже прав: ну что, ведь и вправду есть над нами какое-то проклятие! Вот уж воистину, Бог ненавидит нас! Ну, так и я, — застонал дедушка, весь пунцовый, брызжущий слюной во все стороны, стуча кулаком по столу с такой силой, что звенели ложечки в чайных стаканах, — так и я… ну что… я сказал, что точно так, как Он, Бог, ненавидит нас, так и я, в свою очередь, ненавижу его! Ненавижу Бога! Пусть Он сдохнет! Притеснитель из Берлина уже сожжен, но там, на небесах, сидит еще один Гитлер! Намного, намного хуже! Ну, что! Сидит себе там и смеется над нами, негодяй!

Бабушка Шломит схватила его за руку и приказала:

— Зися! Хватит! Что ты говоришь? — Тут она перешла с русского на идиш: — Генуг! Ибер генуг!

Дедушку кое-как успокоили. Налили ему немного коньяка, поставили пред ним печенье.

А вот дядя Дудек, сержант Вилк, он посчитал, что высказывания, подобные тем, что прорычал в отчаянии дедушка минуту назад, такие высказывания лучше бы не звучали в присутствии полиции. Он, стало быть, поднялся, надел свою великолепную форменную полицейскую фуражку с козырьком, придававшим ему особую значительность, поправил слегка кобуру с пистолетом на левом бедре, и уже у двери счел необходимым дать нам шанс на помилование, словно пожалев нас и взвесив с положительным результатом нашу апелляцию, снизошел до того, чтобы подарить нам лучик света:

— Но есть один офицер, ирландец, тот еще тип, он без передышки, все время твердит одно: у евреев намного больше ума, чем у всего остального мира, и они всегда упадут на ноги, как кошка. Так он утверждает. Но в том-то и вопрос: на чьи ноги они упадут? Будьте здоровы. Я только очень прошу не повторять ничего из того, что я тут рассказал вам, ибо поскольку все эти истории — они из кабинетов…

Всю свою жизнь, даже в старости, через шестьдесят лет в Иерусалиме, упорствовал дядя Дудек, говоря «ибо поскольку я», «ибо поскольку запрещено». И не помогли три поколения ревнителей правильной речи, настойчиво учивших его произносить «ибо запрещено» или «поскольку запрещено», «ибо я» или «поскольку я». Не помогли ему ни годы службы в ранге высшего офицера полиции, ни то, что со временем он стал командующим израильской полицией Иерусалима, ни то, что занимал пост заместителя генерального директора Министерства туризма. Он так и остался до конца своих дней с этим: «ибо поскольку я упрямый еврей!»

За ужином объяснил папа, что на Генеральной Ассамблее ООН, которая соберется 29 ноября 1947 года в Лейк Саксес, неподалеку от Нью-Йорка, необходимо, по крайней мере, две трети голосов, чтобы была принята рекомендация комитета UNSCOP по созданию на территории британского мандата двух независимых государств, еврейского и арабского. Исламские страны вкупе с правительством Британии сделают все, что только в их силах, чтобы предотвратить консолидацию такого большинства: их цель — превращение всей подмандатной Эрец-Исраэль в арабское государство под британским протекторатом, подобно другим арабским странам, таким, как Египет, Трансиордания и Ирак. Этим замыслам активно противится президент Трумэн, который, вопреки позиции собственного Госдепартамента, добивается раздела Эрец-Исраэль.

Советский Союз во главе со Сталиным неожиданно присоединился к Соединенным Штатам и поддержал создание в Эрец-Исраэль еврейского государства рядом с арабским. Возможно, Сталин предполагал, что решение о разделе вызовет на Ближнем Востоке многолетний кровавый конфликт, который позволит Советам вклиниться в зону британского влияния на Ближнем Востоке, поближе к нефтяным месторождениям и Суэцкому каналу.

Хитроумные расчеты великих держав скрещивались друг с другом, сталкиваясь, по-видимому, еще и с религиозными аппетитами: Ватикан надеялся приобрести решительное влияние в Иерусалиме, который по плану раздела должен был оставаться под управлением международных сил, то есть не должен был стать ни еврейским, ни мусульманским. Соображения и доводы совести и чувств сплетались с эгоистическими, циничными расчетами (Некоторые из европейских правительств искали возможность предоставить хоть какую-то компенсацию еврейскому народу за то, что треть его сынов и дочерей была уничтожена нацистами, за многовековые погромы и преследования. И те же государства, желавшие нашего блага, не прочь были воспользоваться шансом стряхнуть с собственных территорий и со всего европейского континента сотни тысяч устремившихся туда евреев, — так называемых «перемещенных лиц», лишенных дома и имущества, которые после поражения Германии гнили в лагерях беженцев в различных уголках Европы).

До самого голосования трудно было предположить, каковы будут его результаты: давление, соблазны, угрозы, заговоры и даже подкуп были задействованы, чтобы склонить в ту или иную сторону три-четыре маленьких республики из Латинской Америки и Дальнего Востока, голоса которых могли определить результаты голосования. Правительство Чили, намеревавшееся поддержать программу раздела, капитулировало под давлением арабов и велело своему представителю в ООН голосовать против. Республика Гаити объявила, что будет голосовать против. Делегация Греции склонялась к тому, чтобы воздержаться при голосовании, но и она в последнюю минуту решила занять проарабскую позицию. Делегат Филиппин уклонился от принятия каких бы то ни было обязательств. Парагвай колебался, и его представитель в ООН доктор Кейсар Акоста жаловался на то, что он не получает четких инструкций от своего правительства. В Сиаме произошел переворот, новая власть дезавуировала всю свою делегацию в ООН, не назначив нового представительства. Либерия обещала поддержать предложение о разделе. Делегация Гаити изменила свое мнение под влиянием американцев и решила голосовать за раздел. [23]