Уготован покой... - читать онлайн книгу. Автор: Амос Оз cтр.№ 54

Когда Иолек, отец его, то жестко, то мягко заводил с ним разговор о суровом велении времени, когда, касаясь общих проблем и останавливаясь на частностях, говорил он об историческом значении, об ушедших и будущих поколениях, о долге молодежи, Иони, бывало, весь сжимался, словно в ожидании пощечины, и не знал, что́ ответить. Был он человеком молчаливым, слов не любил и не доверял им.

Чего они от меня хотят? Они думают, что я им принадлежу. Говорят обо мне как о «человеческом факторе», как о «рабочей силе», как о «явлении». Я не боеприпасы в их арсенале. И вся их суета мне до лампочки. Я просто должен наконец встать и уйти. Куда-нибудь. Куда угодно. Рио. Огайо. Бангкок. Куда-нибудь. В другое место. Где можно пожить в одиночестве. Где все происходит не по плану, не составляет «еще одного звена в цепи» или какого-то там «положительного», «отрицательно го» или «важного» этапа. Быть свободным человеком…

В одну из ночей он рассказал своей жене Римоне, что решил подняться и уйти. И со всей прямотой сказал ей, что нет никаких причин ждать его: жизнь, как говорится, должна продолжаться. Предположим, меня убили…

А тем временем ждал Ионатан, чтобы прекратились дожди, спало напряжение на границах, стихли бури и громы, нашлась ему замена в гараже. Он ждал решительного поворота, который позволил бы ему в конце концов распрощаться и направиться в то далекое место, где его ждут и ждут, но не станут ждать вечно.

Так миновал 1965 год. И наступил 1966-й.

Долгая суровая зима стояла тогда в наших краях. Острый, тонкий, косой дождь сек топкую землю, а ветры испытывали на прочность опущенные жалюзи, шумели в кронах деревьев, раскачивали провода, отзывавшиеся мелодией заброшенности и запустения. Была усилена охрана по ночам, поскольку через линии прекращения огня, установленные сразу после Войны за независимость, просачивались террористы. По радио говорили об угрозах, раздающихся в арабских столицах, и о надвигающейся опасности войны.

Иолек Лифшиц на общем собрании кибуца уже объявил, что вскоре оставит пост секретаря, так что стоит подыскать ему замену, скажем, «прощупать пульс» у Срулика-музыканта. Злые языки утверждали, что Иолек стремится вернуть себе центральное место в Рабочем движении, Кнесете и правительстве. А кое-кто склонный к далекоидущим выводам полагал, что Иолек строит некие тонкие расчеты, предвидя возможность кризиса, передела идейного наследия, глубокого политического раскола, в результате которых всплывет его имя, имя политика, способного идти на компромисс, и он будет призван «спасти положение», предупредить опасность раскола. Сточник, остановивший Ионатана Лифшица на дорожке между гаражом и слесарной мастерской, стал с дружелюбным лукавством выпытывать у него, что, собственно, известно Иони о планах, которые вынашивает его отец. Иони пожал плечами: «Оставь меня, Бога ради. Внуков хочет старик. Чтобы было у него что-то вроде династии…» И Сточник, и кое-кто еще сочли это подтверждением собственных домыслов.

Амос, младший брат Ионатана, крепкий курчавый парень, веселый, остроумный, замечательный спортсмен, с успехом занимающийся плаванием, принимал участие в «акции возмездия», проведенной в ответ на вылазки террористов. За мужество, проявленное в рукопашном бою, когда во время столкновения в окопе он уложил штыком двух солдат иорданского Арабского легиона, был Амос награжден почетной грамотой, которую вручил ему командующий парашютно-десантными войсками. В ту зиму не было иного выхода: каждые две-три недели приходилось проводить ночные рейды по тылам противника, чтобы отплатить за убийства, совершаемые террористами, что проникали через границы на нашу территорию.

А Иони молчаливо дожидался какого-то поворота событий, каких-то перемен, какого-то сигнала, означающего, что начинаются новые времена.

Но дождливые дни походили один на другой, и Римона всегда была похожа сама на себя. Едва ли не каждый день что-то в нем угасало, а он и сам не понимал, что́ его гнетет: то ли болезнь, то ли бессонница. И только с губ его иногда непроизвольно срывалось: «Всё. Кончили, и довольно!»

А тем временем однажды ночью появился в кибуце странный парень, которого направили работать вместе с ним, Ионатаном, в гараже. Перевернув гараж вверх дном, новичок навел в нем потрясающий порядок: все вымыл, вычистил, разложил по местам, повесил на стену вырезанный из журнала цветной портрет министра социального обеспечения, доктора Иосефа Бурга, круглолицего, добродушного, со взглядом исполненным сытой неги. А еще новый парень повадился почти каждый вечер приходить в дом к Иони и даже ночевать на диване в большой комнате. Но Ионатан думал: что тут такого? Меня это не трогает. Я ведь все равно уже не здесь. А Римона — она не вполне женщина. А он всего лишь мальчик, сирота, у которого нет никого в целом мире. Пусть так и будет. К тому же он кое-что смыслит в шахматах, хотя чаще всего проигрывает, он хорошо играет на гитаре, ухаживает за Тией, каждый четверг помогает Римоне убрать в доме и всегда моет вместо меня посуду. Пусть будет. Когда закончится зима и я снова стану здоров, стану таким, как все, тогда можно будет его придушить, или переломать ему кости. А покамест пусть будет здесь, ведь и я здесь всего лишь покамест. Потому что я все еще чувствую себя усталым.

Но в глубине души он укорял себя: почему ты медлишь? Нужно подниматься и уходить. Есть на карте горные кряжи: Пиренеи, Альпы, Аппалачи, Карпаты, есть большие города по берегам рек, города с площадями и мостами, есть густые леса, есть дерзкие и странные женщины, и среди всего этого существует некое место, где тебя ждут, ждут сейчас, в это самое мгновение тебя издалека окликают по имени, окликают со всей серьезностью, и если ты опоздаешь, то опоздаешь. Как сказал этот несчастный парень, русская пословица утверждает: даже сломанные часы несут свое бремя — дважды в сутки показывают точное время. А кто забывает, тот убивает.

Ионатану Лифшицу пришлый парень стал уже едва ли не симпатичен, потому что умел так играть на гитаре, что извечная печаль понемногу стихала, превращаясь в нечто дозволенное и почти оправданное. Печаль то набирала силу, то стихала, словно военная сирена, но и стихая, скажем во время трансляции по радио футбольного матча, она не забывалась: так ливень, стихая, превращается в серый моросящий дождик.

Порой музицирование в доме Римоны и Ионатана затягивалось до глубокой ночи. Сквозь стены просачивались вздохи ветра, приглушенное мычание коров, а в самом доме трепетало пламя обогревателя, похожее на голубой цветок. Римона обычно сидела в кресле, втянув кисти рук в рукава ночного халата, свернувшись, поджав под себя ноги. Как будто сама себя вынашивала. Ионатан курил, смежив веки, либо сооружал на столе всякие фигуры из спичек, которые тут же разрушал. Азария в дальнем углу дивана, на котором он спал, наклонившись, выгнув спину, все играл и играл, а порой напевал вполголоса. Словно в лесу.

Я обещал ей ребенка, и я привел ей ребенка, а теперь можно и уходить. У Эйтана, в его комнате, крайней, рядом с плавательным бассейном, живут две девушки, Смадар и Бригита, и ему нет никакого дела до того, что говорят в кибуце. Уди весной привезет с кладбища деревни Шейх-Дахр скелет араба, укрепит его с помощью стальных прутьев, чтобы служил пугалом на лужайке перед домом, и пусть все лопнут — Уди это безразлично. Мы, трое товарищей, в здравом уме решили создать здесь коммуну в коммуне. А что? Где написано, что нельзя? Пусть говорят, пока им не надоест. Пусть сколько угодно насмехается этот голос, доносящийся из давнего прошлого: «Ну и клоун, даже в быка попасть не смог». Но на сей раз правда за нами, а остальное мне безразлично. Все равно скоро меня здесь не увидят, и тем, кому вздумается предъявить мне претензии, придется искать меня за сто тысяч километров отсюда. Как говорит этот парень, всю ночь собака лает, а луна молчит и сияет. А вот другая его пословица: во что ни одень Сергея, не станет Сергей умнее…