Остров женщин - читать онлайн книгу. Автор: Альваро Помбо cтр.№ 42

— Наконец-то свет разума забрезжил на твоем лице, сестренка. Хороший вопрос, а если ты сосредоточишься, то сама себе и ответишь. У отца в Педрахе действительно много земли, но стоит она очень мало, а со временем будет стоить еще меньше. Коровы обходятся ему дороже, чем то, что он выручает за кукурузу и кормовые травы. Даже если вкладывать туда деньги, все равно неясно, принесет ли земля столько, сколько нужно. Педраха находится у черта на куличках, да к тому же на склоне, даже дом и тот стоит под углом… Вот мы — совсем другое дело, мы в центре всего, и наш дом — это богатство, по которому мы в прямом смысле слова ходим. Тут тебе и спортивные причалы, и гольф, гораздо лучше, чем в Ла-Сапатейре, и рыбная ловля, и сам Франко приезжает сюда на рыбалку. Представь себе, генералиссимус с женой здесь, да это будет настоящая сенсация…

— Это все тебе отец наговорил, да?

— Да нет, мы это почти не обсуждали. Я вообще не хотел вмешиваться, потому что прекрасно вас знаю, особенно тебя, а тут Виолета со своей новостью! Она в последнее время говорит как лунатик, будто спит на ходу…

~~~

Вспоминаю тот серебристый апрель и Фернандито (уже без Руфуса, который умер в прошлом году и теперь так же, как его собратья, мирно покоился в могиле, удаленной от курятников с их мухами, обращенной к морю и окруженной цветами, которые Том каждый год сажал возле башни тети Лусии). Сидя в своей бывшей комнате для игр, набитой книгами и музыкальными инструментами, он один за другим проглатывал целые тома: гражданское право, римское право, философию права. Обычно по вечерам после прогулок с мамой я заходила к нему. Я искала утешения и покоя, устав от постоянных выкрутасов Виолеты: то она отправлялась с отцом в Педраху, то безвылазно сидела дома, то без конца меняла кавалеров, то не разговаривала с нами, то не разговаривала со мной, то разговаривала исключительно со мной, причем допоздна, а потом спала до трех часов дня и являлась к обеду, нежная и душистая, как ее имя [66] , в разлетающейся юбке с широким поясом, словно вот-вот упорхнет, но тем не менее весь вечер проводила с нами и опять допоздна беседовала со мной. Ее можно было представить воплощением какого-то мифического персонажа, того, что Том и тетя Лусия называли the prevailing wind [67] , или безымянной черной птицы с башенного флюгера, описывающей четкие, но всегда незавершенные круги.

Особенно мне запомнился один вечер, когда Фернандито, глядя на поведение Виолеты и используя юридическую литературу и случаи из судебной практики, представил мне смешной напыщенный трактат об особенностях каждого из нас на фоне общих особенностей всей нашей семьи.

— Знаешь что, сестрица?

— Нет, не знаю, Фернандо.

— Виолете нужно удачно выйти замуж, так, как положено, за человека, который действительно будет ее любить и которого она будет любить. Это ее успокоит.

— Ну разумеется! — воскликнула я, удивленная тем, что слышу это от Фернандито, совершенно не склонного к такого рода разговорам.

— При том успехе, каким она пользуется, непонятно, почему она до сих пор не замужем.

— Очень даже понятно, — сказала я уверенно, хотя особой уверенности не чувствовала, — если знать, чего от нее хочет ее отец.

— Ну вот, опять! — воскликнул Фернандито. — По-твоему, всегда и во всем виноват папа, хотя он и твой отец тоже. Ты тоже, девочка моя, папина дочка.

— Пусть тебя это не волнует. Тебе должно быть известно, что отцовство, в отличие от материнства, еще нужно доказать.

— Не болтай глупости. Просто ты судишь о нем предвзято и приписываешь ему то, чего в нем нет. Ты к нему несправедлива.

— Может быть, но не в том, что касается Виолеты. Он хочет, чтобы она навеки оставалась красивой дочкой, сопровождающей старика отца, или как он там себе это представляет. Но итог все равно тот же: незамужняя дочь остается с отцом. Во всяком случае, со времени своего приезда и до сегодняшнего дня он гнул эту линию.

— Даже если предположить, сестрица, что ты права, без согласия Виолеты это невозможно. Видимо, она сама хочет быть дочерью, если не целиком, то в значительной мере посвятившей себя отцу.

~~~

Когда я вошла в гостиную, все уже были в сборе. Тетя Лусия стояла у двери с чашкой чая в руке; видимо, своим появлением я произвела небольшое землетрясение, потому что чашка прямо-таки заплясала на блюдце. Тетя Лусия повернулась и сделала пару шагов ко мне.

— А у нас тут тайное заседание нашей ложи, правда, Том?

— Да уж!

— Хорошо, что ты пришла, а то осталась бы без fruit саке [68] , — сказал Фернандито.

Рядом с мамой, разливавшей чай, восседала тетя Тереса, и я подошла поздороваться с ней. Отца в тот момент я еще не видела, возможно, он куда-то отошел. Я села за стол, отхлебнула чаю и проявила преувеличенно большой интерес к положенному мамой fruit cake. Казалось, в гостиной очень много народа, хотя здесь были только свои, да еще отец, который вместе с тетей Лусией, Томом и Фернандито не сидел, а стоял. Казалось, все разом говорят и смеются, причем смеются громче обычного. Сердце у меня колотилось где-то в горле, затрудняя дыхание. Как только я уселась справа от тети Тересы, все словно утихомирились, будто мой приход послужил для этого знаком. У меня было ощущение, что все наблюдают за мной, хотя делают вид, что заняты совсем другими делами: Виолета кладет себе еще один кусок cake, тетя Лусия ахает над дурацким жемчужным ожерельем тети Тересы. Сама тетя Тереса, полузадушенная своим ожерельем и корсетом, сидела в слишком низком и глубоком для нее кресле, вытянув под столом толстые ноги. Помню, я подумала, что если она их нечаянно поднимет, стол взлетит на воздух. Итак, все притворялись, что едят печенье и пьют чай, все улыбались и казались очень довольными, а сами следили за мной с таким выражением, словно опасались, как бы из-за их беспечности что-нибудь не взорвалось. Отец, как всегда элегантный, беседовал с мамой и Виолетой, и до меня донеслись его слова: «Я имею некоторое влияние на заместителя мэра». Я чувствовала себя чужой и думала, что не стоило сюда приходить, что не зря я боялась, когда мама пригласила отца, быть тут лишней и что этот вечер в честь отца и тети Тересы прекрасно состоялся бы и без меня. О чем они говорят? Да ни о чем, будто серьезные разговоры завершились до моего появления, а теперь все просто убивают оставшееся до ухода время, занимаясь пустой болтовней.

Я была безымянной пришелицей в гостиной собственного дома, о которой не вспоминают, но и не забывают окончательно, что-то вроде безвкусной пепельницы — сувенира из Санта-Крус-де-Тенерифе. Кого все они слушали? Глядя на них, но не участвуя в беседе, я словно вдруг оглохла. Я не говорила, но и не слышала. Все поглотила какая-то необъяснимая тоска. Отец, заложив руки за спину, склонился над мамой, а она подняла к нему лицо и так и сидела, даже когда он молчал, словно эта поза была единственно возможной или единственно правильной, нарушаемой лишь автоматическими движениями рук, когда она наливала чай или предлагала sandwiches [69] или печенье. Она выглядела так странно, так непривычно в этой застывшей позе! Слегка поднятое вверх лицо, обращенное к отцу, белая шея, изящный девичий стан, бело-голубой барельеф восемнадцатилетней девушки, таинственная неизвестная дама — «Die Unbekannte Dame».