Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - читать онлайн книгу. Автор: Илья Троянов cтр.№ 39

Власти выдержали пятидневный срок, и на десятый день голодовка завершилась.

— Богдан, по-моему, нам не стоит дольше здесь торчать. Мы хотим уехать. Ты еще помнишь, о чем мы недавно уговорились? Мы бы охотно так и сделали. Ты не мог бы нам посодействовать?

Богдан кивает:

— Вы правы. Для вас так будет лучше всего. Кто хочет остаться в Европе, тому незачем оставаться в Пельферино.

В один из ближайших вечеров они прощаются со Стояном Великим, с Иво Шикагото, со всезнайкой Борисом, с беременной Мариной и ее красоткой сестрой, с двумя братьями-сапожниками, с Ассеном и его женой, с Ивайло, с Константином и другими голодавшими, которые еще не пришли в себя после всех мытарств. Яна и Васко лишь с трудом могут заснуть, а того труднее рано утром, еще затемно, разбудить Алекса. Они крадутся вниз по лестнице и у главного входа встречают Богдана. Обнимаются, и Богдан дает Алексу шоколадку. Чтобы было что погрызть и чтобы ты не так уж сразу позабыл дядю Богдана. С чемоданом в правой руке у Васко, чемоданом, который благодаря заботам Каритас снова потяжелел, они выходят из ворот, что отпер для них Богдан.

Двигаться вперед нелегко. Пару с маленьким ребенком иногда подвозят, но машины, в которые они садятся, едут, как правило, недалеко. Шофер показывает знаками: мне здесь сворачивать, мне здесь направо, ну, я уже приехал. Они вылезают, благодарят, оглядываются по сторонам, пробуют сориентироваться. Море осталось далеко позади, похолодало, местность тоже изменилась, и деревья здесь растут другие. Они видят заправочную колонку. Васко решает, что было бы неглупо остановиться там, где машины снова выезжают на шоссе. Они покупают кока-колу.

— Не понимаю, почему люди это пьют, — говорит Яна, отхлебнув глоток. — Противный вкус.

Васко выставляет большой палец, Яна молится, и вскоре перед ними останавливается…

— Алекс, что это такое? — Это «альфа-ромео». «Юлия-супер».

Он гордо держит бутылочку кока-колы, отец и шофер произносят названия каких-то мест, отец знаками подзывает их.

Они быстро продвигаются вперед, и легко, тоже благодаря советам Богдана, легче, гораздо легче, чем в первый раз, пересекают границу и осенним днем вместе с лучами закатного солнца попадают во вторую страну земли обетованной. Ровная гряда холмов за последние часы прекращается в острые, колючие горы. Яна тревожится о ночлеге. На всякий случай Богдан дал им немного денег, но чтобы не тратить так уж сразу. Авось их подберет какая-нибудь машина, которая поедет ночью. Она сидит с Алексом на траве и играет в кости, за ними раскинулись пастбища. Васко стоит на краю шоссе, вытянув руку. Машины проносятся мимо в снопах встречного света. Разглядеть что-нибудь очень трудно. Вспыхивают фары, и сразу за Васко резко тормозит зеленый фургончик. На боку у фургончика веселая корова рекламирует сыр. «Я выиграл! — кричит Алекс и пытается как можно шире распластать ладонь с костью, которую бросила мать. — Вот ты и моя, я тебя положу в карман, там и сиди». Васко разговаривает с бородатым шофером. Шофер добродушно кивает, перегибается через соседнее сиденье, открывает дверцу. Ему ехать через перевал и еще изрядный кусок дальше. «Ситроен», — говорит Алекс. Он стоит в кабине, зажатый коленями родителей, словно руководит поездкой. А шофер напевает и не глядит на своих попутчиков.

Дорога начинает подниматься. Как они здесь ухитряются обгонять, при таких-то поворотах, когда никакого обзора. Почти ни одна машина не задерживается без надобности позади фургона. «Ну и ползет же он», — жалуется Алекс. «Ты, может, пешком хочешь?» — спрашивает отец. «Вот психи», — говорит мать. К перевалу они подъезжают как раз на закате. Небо окрасило неяркой краской раздерганные облака, назад, к югу, и вперед, к северу, дорога круто идет под уклон, скрывается из глаз в высокогорных подъемах и спусках. Лишь на некоторых, весьма удаленных друг от друга местах заявляют о себе огни. Темнеет. В кабине они чувствуют себя вполне спокойно. Вскоре окружающий мир можно увидеть лишь при свете фар. Семейство садится плотней друг к другу, Васко обхватил правой рукой плечи Яны, она положила руку на голову Алексу, который откинулся назад, словно уснул. После двухчасовой езды человек за рулем зевает, что-то говорит и останавливается. И знаками велит им вылезать. Площадка для отдыха, огражденная балюстрадой, под которой шумит вода. Холод пронизывает до костей. Алекс идет с отцом пописать, Яна разминает затекшие ноги, обходит полукружье балюстрады, пальцы одной руки забираются в рукав другой и ползут к плечам. Она слышит, как захлопывается дверца. Васко еще застегивал ширинку, когда рядом взревел мотор, Васко быстро оборачивается. В свете единственного фонаря на этой безлюдной стоянке улыбающаяся корова приходит в движение. Он что, хочет поставить машину по-другому? Хочет развернуться? С чего вдруг? Тут показываются задние огни, Васко мчится за машиной. Мать бросается к Алексу. А отец останавливается. Фургон скрылся, его уже не догонишь. Васко тяжело дышит и силится понять, почему этот человек вдруг взял и уехал. Может, недоразумение какое? Нет, из-за какого такого недоразумения он мог бросить нас на этой заброшенной стоянке? Васко еще в нескольких шагах от Яны, и Яна кричит ему: мы оставили там чемодан. Чемодан. Ни у кого из них нет в руках чемодана. Быть того не может, чтобы этот тип ради дурацкого чемодана со старым тряпьем высадил их среди ночи в горах. Быть не может. Какой… какой… И вот они стоят втроем на границе света отбрасываемого фонарем. Яна плачет, Алекс крепко держит ее за руку. А Васко стоит неподвижно и пробует собраться с мыслями. Он подходит к балюстраде и пристальней вглядывается во тьму. На дне долины он видит скопление огней. Он знает, что расстояние обманчиво, что огни кажутся ближе, чем это есть на самом деле.

— Пошли к тому городку, — предлагает он.

Таксист едет, опустив до отказа стекла, лузгает семечки и сплевывает шелуху на полосу встречного движения, на лобовое стекло встречных машин. При этом он ведет счет попаданиям по какой-то своей, хитрой системе: за легковушку низшего класса — одно очко, за лимузин — два, за своего брата таксиста — три, за служебные машины — четыре. Наибольшее число очков приносит попадание в полицейский мотоцикл, это вершина в системе лузгающего семечки и сплевывающего шелуху таксиста, это для него высший балл, это его кросс, его триумфальная шестидневка, его победный гол в местной лиге, приносящий целых пять очков. Шофер смеется и подмигивает, в качестве целей не должны выступать — это он объясняет мне с помощью недвусмысленных жестов — местные женщины, чаровницы данного города… И снова он загружает себе в рот левой рукой очередную порцию семечек, правой же вращает в воздухе, дабы наглядно проиллюстрировать свое описание, он смеется во весь рот, показывая беспорядочно растущие зубы, а ногами он отплясывает на трех педалях, предоставленных в его распоряжение, пляшет сквозь толпу точно так же лузгающих семечки коллег, а те, со своей стороны, тоже стремятся к точному попаданию, и смеются, и не трогают женщин, дабы восхищаться ими в промежутках между боями, и смеются, показывая зубы, равных которым по недисциплинированности нет на всем белом свете, и смеются олимпийским сверканием золота в уголке рта… Шофер становится обеими ногами на тормоз, взвизгивает, как покрышки его машины, и почти бездыханный поясняет, что сидит за баранкой уже двадцать лет и что его рекорд на сегодня составляет триста шестьдесят очков. Само собой, на протяжении одной ездки.