— Здесь у них все выглядит не совсем так, и перестань делать из этого целый спектакль, просто скажи женщине в микрофон что-нибудь приятное.
Милан оборачивается к микрофону, снова улыбается репортерше и говорит: Zo mné se na západě líbí, móda krátkych sukné. Mají elegantní nohi, jako Žirafy, ne, ne zlobte se, ty je mají moc tenké, řekněme radeji, jak ty jedne Gazely, ne, řeknul biych, ti so kaké moc tenké. Necháme toho porovnávání, jejich nohy jsou krásné, a ja jsem štastný, že je mohu vidět, dokud držím hladovkú. Čímž nechci říci, že vý… Довольно, довольно, кричит репортерша и благодарит широкой улыбкой.
— Пьетро, ты эту надпись, LIBER, снял? Тогда все, я иду в администрацию. Вдруг у них сыщется кто-нибудь, кто сможет мне это перевести.
— Никто у них не сыщется, Ионель и Богдан несколько дней назад ни с того ни с сего взяли отпуск по неотложным семейным обстоятельствам. А как только они ушли, началась эта самая заварушка.
В студии теледама просматривает материал. Она еще с дороги позвонила, что ей нужен переводчик с чешского. Приходит переводчик. Лучше всего, если он сразу сядет вон туда и перепишет текст. Посмотрим, можно его использовать или нет. Женщина садится на телефон, чтобы получить неофициальную информацию по поводу лагеря. Она как раз беседует с архивом, когда к ней подходит редактор отдела новостей. Он гримасничает и размахивает листом бумаги.
— Ты, может, дашь мне спокойно договорить?
— А тебе известно, что я держу в руках? Это перевод твоего интервью. — Он бросает взгляд на лист бумаги, морщит лоб, покачивает головой и устремляет на нее подчеркнуто серьезный взгляд. — Да, лапочка, мы имеем потрясающий социальный протокол о духовном мире жертв диктаторского режима. Отчаявшихся, бездомных. Надо будет пустить это в блоке главных новостей. В самом начале.
— Ты никак смеешься надо мной. А ну, дай сюда.
— Не дам. Я настаиваю на своем праве зачитать это вслух.
— Один момент. Я перезвоню. Ну давай…
— Перевод, конечно, не прошел литературной обработки…
— Ты будешь читать или нет?
— Ну что ж, начнем. Итак: Больше всего мне нравится на Западе мода на короткие юбочки. У них здесь элегантные ноги, прямо как у жирафы, хотя нет, извините, у жирафы они слишком тонкие, скажем лучше: как у газели, впрочем, у газелей они, по-моему, тоже слишком тонкие. Лучше обойдемся без сравнений. Ноги у них здесь очень красивые, и я очень рад, что могу их видеть во время голодовки. Этим я отнюдь не хочу сказать, что ваши… к сожалению, ты как раз на этом месте его перебила. Теперь мы уже никогда не услышим конца его откровений.
На пятый день голодовки прибывает высокий представитель Совета по делам беженцев при ООН. Это стройный, элегантный господин лет примерно пятидесяти и при дворянском титуле, прибывает он прямиком с конференции в Вене, поездом — первый класс, спальный вагон. Секретарь директора встречает его на главном вокзале Триеста.
— Вот взгляните. — Рука титулованной особы обводит скопище турок, югославов и африканцев, которые группками стоят, либо сидят на чемоданах, либо лежат на газетах среди просторных залов триестского вокзала. — Эта проблема присутствует всюду. И это сплошь проблемы в будущем, если мы уже сейчас не займемся их разрешением. Едва ситуация у них на родине ухудшается, как они все сваливаются нам на голову, и это происходит почти непрерывно, это единственное, что мы с уверенностью можем предсказать, и, напротив, редкая удача — если ситуация вдруг улучшится. Это миграционный осмос. Вам известно, что такое осмос? Перераспределение элементов при изменении агрегатного состояния. А пресса уже выступила по этому поводу? А газета у вас при себе? Да, настоятельно прошу. И давайте побыстрей, у нас мало времени. Мне хотелось бы до вечера разобраться с этим вопросом. Мы крайне недовольны тем, что вы дали этой проблеме разрастись до подобных масштабов.
Вот уже десять минут посланник мерит шагами кабинет директора, сам же директор вместе с секретарем сидит за столом, внимательно слушает и односложно отвечает.
— Вы газеты читали? А этот снимок вы видели, эти наглые ухмылки, это же чистейший афронт, а эта дурацкая надпись, LIBERTA. Из чего она, кстати, выложена?
— Из булочек.
— Из булочек??
— Да, из булочек, которые в столовой.
— Из булочек?! Час от часу не легче. Вы допустили, чтобы лагерь превратился в цирк. Я упомяну об этом в своем отчете. Мы постараемся разрешить проблему как можно скорей, и я надеюсь, что на будущее вы избавите нас от подобных происшествий. Когда я мог бы переговорить с зачинщиками?
— Мы ждем представителя из министерства. Он должен появиться с минуты на минуту.
— А правда, что с этими людьми можно объясняться и по-русски?
— Правда.
— Вот вам — в порядке исключения — положительный эффект интернационализма.
— Простите, не понял.
— Шутка. Забудьте. Я служил посольским атташе в Москве. Приведите зачинщиков. Можно немножко позондировать почву, пока мы ждем вашего начальника.
Через несколько минут секретарь возвращается один.
— Они не желают. Они требуют, чтобы мы сами к ним пришли.
— А больше им ничего не надо? Они у вас вообще всем командуют. Видно, вы, итальянцы, никогда не изменитесь. Ну что ж, тогда пойдем к ним.
— Господа, — говорит высокий представитель ООН, обращаясь к мужчинам, которые вот уже пять дней держат голодовку, — вы компрометируете демократию. Своими непродуманными действиями вы служите другой стороне, а на нас вы навлекаете позор. Мы приняли вас, мы содержим вас, мы прилагаем все усилия, чтобы помочь вам. И мне думается, что наше гостеприимство и дух свободного правопорядка налагает и на вас определенные обязательства. Господа, вы оставили за собой ад диктатуры и заслуживаете за это всяческого уважения, так не разменивайте же это уважение на глупые шутки. И не заблуждайтесь: даже самое демократическое государство не готово мириться с подобным поведением. Свободу надо защищать от анархии и хаоса. Когда вы были в опасности, мы чтили превыше всего ваши права, мы предоставили вам защиту, и вы с готовностью ее приняли. Это налагает и на вас некоторые обязательства, прошу серьезно об это подумать. Я настоятельнейшим образом рекомендую вам немедленно прекратить вашу голодовку. От имени Верховного комиссариата по делам беженцев я обещаю вам безотлагательное рассмотрение всех застрявших документов. Но до этого вам надлежит, господа, прекратить свою демонстрацию.
— Уважаемые господа, — это встал Константин, чтобы сказать от имени голодающих, — мы не готовы мириться с любым положением лишь потому, что вырвались из диктатуры. Вам известны условия в этом лагере, так что нет нужды о них рассказывать. Они бы могли быть и получше, но невыносимыми их отнюдь не назовешь. Для того, кто проведет здесь не больше нескольких недель. Но не для того, кто живет здесь годами. Есть дети, которые родились в этом лагере, они уже умеют говорить и ходить. Нам не хотелось бы, чтобы они в этом лагере стали взрослыми. Есть мужчины и женщины, которые так долго находятся в этом лагере, что утратили свою профессию. Беженцев систематизированно превращают в арестантов. Мы дадим вам срок, в течение которого все прошения, поданные ранее чем месяц назад, должны быть рассмотрены. А до тех пор мы продолжим голодовку.