Проигрыш - дело техники - читать онлайн книгу. Автор: Сантьяго Гамбоа cтр.№ 54

Сусан развернула машину, они промчалась по вершине холма, обогнули озеро и по узкому проселку, заросшему по краям тростником, выехали на шоссе.

— Нам повезло, — заметил Силанпа. Голос у него дрожал. — Куда теперь?

— В Боготу. Надо переждать в какой-нибудь норе. И раздобыть одежду. Не забывайте, что закон запрещает появляться нагишом в общественных местах.

— У нас есть полотенца. Так вы расскажете мне?

— Сначала выкарабкаемся из этой переделки, а там посмотрим.

Сусан остановилась у телефона-автомата в пригороде Боготы. Силанпа сначала думал позвонить Монике, но все же набрал номер Эступиньяна.

— Одежду для вас и комплект женской?! С большим удовольствием, только… Почему вы никогда не берете меня на такие операции? Вы, хефе, после этого настоящий засранец, все самое лучшее оставляете для себя!

— Через полчаса, Эступиньян. Мы на вас рассчитываем.

— А что за телка?

— Скоро увидите и, думаю, очень удивитесь.

Он вернулся в машину. Сусан обессиленно поникла за рулем. Впервые Силанпа увидел у нее на лице отчаяние и страх перед грядущей неизвестностью.

— Мой друг будет ждать нас на парковочной стоянке торгового центра «Гранаоррар» с нашей одеждой. Успокойтесь же! Все самое страшное позади.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, — сказала Сусан.

— Какой?

— Почему вы это делаете?

— Отвечу, когда сам пойму. А сейчас поехали.

Тягостное воспоминание о молодом оборванце с головой, расквашенной в гоголь-моголь, окончательно вывело меня из строя. По содержанию и характеру моего выступления вы, наверное, уже догадались, что я человек чувствительный, из тех, кто воспринимает действительность прежде всего сердцем, хотя это выглядит, как слабость. Но поймите, никому, ни при каких обстоятельствах, даже если он имеет дело с преступным миром и носит оружие, не дано забыть о существовании этого органа своего организма, такого важного, по утверждению философов, и простите, что откровенничаю с вами. Впрочем, я опять отвлекся. Мы прервались на том, что я, человек чувствительный, наделенный, без лишней скромности, отзывчивой душой, испытал второй раз в своей жизни, как мой желудок будто заперся изнутри. Стоило мне поднести ко рту вилку с ломтиком картошки по-креольски или свинины, стоило нацелиться пальцем в молочный десерт, как передо мной тут же возникал жуткий образ несчастного правонарушителя. Поначалу я скрывал от окружающих постигшую меня маленькую трагедию, поскольку не привык плакаться в жилетку при первых же трудностях, но по прошествии четырех дней без крошки сдобы во рту встревожился не на шутку. И я не единственный, кто испытал душевное потрясение, поскольку всегда заторможенный Монтесума, у которого сердце тоже оказалось не каменное, превратился в великого любителя поговорить и совершенно перестал заикаться. Тогда я поговорил наедине с сержантом Чумпитасом и поведал ему о том, что со мной происходит. Он обещал записать меня на прием к врачу нашего полицейского участка. Короче, через неделю, увидев, что улучшение не наступает, меня положили в военный госпиталь, утыкали мою руку трубками, по которым в организм подавался питательный раствор, и каждый день со мной беседовала сеньора по имени Карменсита, по специальности психолог — да-да, сеньоры, вы не ослышались, психолог! Если говорить откровенно, то на вашего покорного слугу Карменсита произвела впечатление слишком юной особы, чтобы заниматься лечением зрелого мужчины с богатым жизненным опытом. По ее просьбе я рассказал о том, что со мной случилось и, на мой непросвещенный взгляд, явилось причиной закупорки пищеварительных органов. Карменсита подтвердила, что у меня наступил шок вследствие психического потрясения. Я, конечно, скрыл этот довольно постыдный диагноз от товарищей, которые приходили меня навещать, сказав им, что страдаю от пищевого отравления, но правда в том, что шло время, и ничего не менялось. Тарелочки с кашкой и овощным супом, которыми кормили в больнице, остывали подле моей кровати, и однажды на меня произвело удручающее впечатление слово, произнесенное лечащим врачом: «Ну, как спалось моему дорогому анорексику?». Как-как, кто я такой? Но врач объяснил, что так называют тех, кто не может есть, и я в тот миг подумал, что жизнь штука и впрямь непредсказуемая. Но даже узнав всю правду, я не испытал никаких перемен и продолжал лежать в одиночестве в своей палате, опутанный проводами не хуже компьютеров у нас в участке, не имея сил подняться с постели, даже чтобы сходить в туалет, извиняюсь за такую интимную подробность.

Развязка не наступала уже три недели, каково? Я припоминал прошлый похожий случай и размышлял, как бы избавиться от напасти и от таблеток, которые заставляла меня глотать Карменсита — мы с ней к тому времени уже крепко подружились. И, как и в предыдущий раз, проблема решилась, дамы и господа, манерой самой что ни на есть человечной и трогательной. Благодаря искусственному питанию и таблеткам Карменситы я иногда вставал и ходил взад-вперед по коридору больницы. На одной из таких прогулок я стал случайным свидетелем суровой и искренней сцены, повторяющейся, к несчастью для нашего общества, все чаще: молодая сеньора лет тридцати с небольшим безутешно рыдала, сидя в кресле в комнате ожидания посетителей. Времени было около восьми вечера — я еще, помню, удивился, поскольку часы посещения давно закончились. Я приблизился, желая узнать, в чем дело, и, конечно же, сеньора оказалась супругой какого-то механика, получившего пулю в пьяной драке. Мне стало жаль эту женщину, которой пришлось пережить горестные минуты возле умирающего мужа, сопровождая его в госпиталь, а после здесь, когда врач сообщил ей, что операция остановлена, поскольку пациент отдал богу душу. Она не хотела уходить, не попрощавшись с покойником, и теперь сидела и ждала, когда его вывезут к ней из операционной. Ваш покорный слуга, подготовленный по роду службы к подобным драмам, был послан судьбою в поддержку вдове в эту тяжелую для нее минуту. Я подсел рядышком, представился и поведал ей о многих опасных эпизодах из собственной практики, а также поделился размышлениями, которыми мы иногда обменивались с Монтесумой, поскольку ему также не чужды приливы философического настроения. Я попытался объяснить сеньоре, что в этой жизни, полной противоречивого непостоянства, с нами иногда случается плохое только для того, чтобы чередоваться с переменами к лучшему. Я также сказал молодой женщине, что слезы молодят ее еще больше, если позволите эту лирическую подробность. Наконец, я постарался внушить ей, что нет худа без добра, и пусть сегодня на ее долю выпала беда, завтра все будет совсем наоборот, и тогда приходит понимание, как получается, что тот, кто находится там, наверху, суров, но справедлив, и любая мелочь имеет свой смысл, и если наступает финал трагедии, наподобие приключившейся с ней самой, то лишь потому, что неизбежно начинается хорошее и радостное, даю слово! И сеньора, слушая меня — говорю это без лишней скромности — вроде бы почувствовала себя спокойнее, вроде бы уже не так терзалась душевной болью, перестала плакать и спросила мое имя. А я продолжал объяснять ей, что в мире существует определенный порядок, и мы на этом свете, примерно как в ресторане: заплатил — тебя обслужат, еще заплатил — принесут добавки, так же и в жизни, и то, что она выстрадала этой ночью. Всевышний учтет как свой долг, а Он никогда в долгу не остается. После этого сеньора совсем успокоилась, а когда вышел врач и сказал, мол, примите мои соболезнования, можете пройти вместе со мной к усопшему, она встала и последовала за ним твердой походкой и с великим достоинством, что произвело глубокое впечатление на вашего покорного слугу. Преисполненный восторженного чувства, я вернулся в свою палату, где меня ждал поднос со скромным больничным ужином, и одним духом проглотил и кашку, и супчик, а затем, не теряя времени, подергал за шнурок звонка возле кровати, желая потребовать добавки.