Гоморра - читать онлайн книгу. Автор: Роберто Савьяно cтр.№ 9

Китайские фабрики в Китае конкурировали с китайскими фабриками в Италии. В результате производство на территории Рима, Прато и половины итальянских чайна-таунов стало необратимо приходить в упадок: все так резко начало развиваться, что еще более резкий спад был неминуем. «Итальянские» китайские фабрики могли выжить только в одном случае — если бы они стали профессионалами в области высокой моды, способными работать на лучших итальянских модельеров. Надо было учиться у итальянцев, у разбросанных по всему Лас-Вегасу специалистов и, забыв о штамповке ширпотреба, стремиться дорасти до уровня доверенных лиц домов моды на юге полуострова. Освоить сферы влияния, логику, язык нелегальных фабрик и пытаться повторять то, что они делают. Только работать за меньшие деньги и на несколько часов дольше.

Паскуале вытащил из чемоданчика кусок ткани. Из этого отреза должны были выкроить и сшить платье на его фабрике. Он же проделал всю работу, сидя за письменным столом перед телекамерой, передававшей изображение на огромный экран за его спиной. Девушка с микрофоном переводила все его слова на китайский. Это был пятый урок.

— Со швами вам следует быть особенно внимательными. Шов должен получиться едва ощутимым, но крепким.

Китайский треугольник. Сан-Джузеппе Везувьяно, Терциньо, Оттавьяно. Основа китайской текстильной промышленности. Начинается все в Терциньо, а потом уже распространяется по китайским коммунам. Первые производства, качество продукции, даже первые убийства. Здесь прикончили Ван Дина — сорокалетнего иммигранта, приехавшего в Рим к соотечественникам. Его пригласили на праздник и выстрелили в голову. Ван был «змеиной головой», или, как их еще называют, «проводником». Он работал с пекинскими криминальными картелями, осуществляющими нелегальный въезд китайцев. Очень часто «змеиные головы» провоцируют конфликты с заказчиками, ищущими товар и людей. Обещают предпринимателям определенное количество человек, а потом привозят меньше. Как расправляются со сбытчиками за прикарманивание выручки, так разделываются и со «змеиными головами», когда те наживаются на своем товаре — на людях. Умирают не только мафиози. Рядом с фабрикой я увидел фотографию, прикрепленную на дверь. Фотографию девочки. Красивое личико, румянец на щеках, черные, будто подведенные, глаза. Изображение поместили на такое место, где по законам традиционной иконографии ожидаешь увидеть желтое лицо Мао. Это была Чжан Сяньби. Несколько лет назад ее, беременную, убили и бросили тело в колодец. Она здесь работала. Однажды ее заметил местный механик: девочка проходила перед окном его мастерской. Она ему понравилась, и этого было достаточно, чтобы он посчитал ее своей. Китайцы работают как волы, изворачиваются как ужи, они тише глухонемых, сопротивление и воля им неведомы. Все, или почти все, так думают. Но Чжан повела себя иначе и попыталась убежать, когда механик стал к ней приставать. Однако донести на него она не могла: для китайцев немыслимо обращение за помощью к внешнему миру. При следующей попытке мужчина не стерпел отказа. Он бил ее ногами до тех пор, пока она не потеряла сознание, а потом сломал ей шею и бросил труп в артезианский колодец, где его и нашли, распухший от воды. Паскуале знал о случившемся и не мог оставаться равнодушным: каждый раз, приезжая на урок-съемку, он заходил к брату Чжан, узнавал, как его дела, спрашивал, не нужно ли тому чего-нибудь, и постоянно слышал в ответ одно и тоже: «Ничего, спасибо».

Мы с Паскуале по-настоящему сдружились. Он столько знал о тканях, что казался пророком. В магазинах придирался ко всему подряд. Ходить с ним было невозможно: он останавливался перед каждой витриной и бранил покрой пиджака или заявлял, что на месте портного сгорел бы со стыда за такой узор на юбке. Он мог предсказать, сколько прослужат те или иные брюки, пиджак, юбка. Сколько стирок выдержит ткань, прежде чем окончательно потеряет вид. Паскуале открыл для меня мир текстиля. Я даже стал ходить к нему в гости. Мне всегда было весело с его семьей — женой и тремя детьми. Все непоседливые, но в меру. В тот вечер, например, младшие бегали босиком по всему дому. Но никому при этом не мешали. Паскуале включил телевизор, стал переключать каналы и вдруг застыл перед экраном. Он прищурился, как это делают близорукие, хотя и обладал прекрасным зрением. Все и так молчали, но тишина, казалось, еще сгустилась. Луиза, его жена, почувствовала неладное, подошла к телевизору и зажала рот руками — так сдерживают крик, когда происходит что-то страшное. Показывали церемонию вручения «Оскара». По красной ковровой дорожке шествовала Анджелина Джоли, одетая в эффектный костюм из белого атласа. Такие шьют на заказ, итальянские стилисты соперничают друг с другом за право предложить их звездам. Этот костюм сшил Паскуале на нелегальной фабрике в Арцано. «Заказ для Америки», — сказали ему. И больше никаких объяснений. Паскуале сшил сотню вещей, предназначенных для США. Белый женский костюм он хорошо помнил. В его голове до сих пор сохранились все до одной мерки. Вырез, манжеты — с точностью до миллиметра. И брюки. Брючины и снаружи, и изнутри хранили прикосновения его рук, он до сих пор помнил то обнаженное тело, которое представляет себе каждый портной. Лишенное эротизма, состоящее из пластики мускулов и керамики костей. Тело, которое надо одеть, соединение мускулов, костей и осанки. Он не забыл тот день, когда пошел в порт за тканью. Ему поручили сшить три костюма и больше ничего не сказали. Заказчик был известен, но Паскуале никто не предупредил.

В Японии в честь портного невесты наследника трона был устроен государственный прием; берлинская газета посвятила шесть страниц портному первой женщины-канцлера. В статье говорилось о ручной работе и потрясающем качестве, фантазии, элегантности. Паскуале был в ярости, но открыто выразить свою ярость не мог. Каждый имеет право гордиться. В глубине души он понимал, что выполнил работу на отлично, но не имел возможности произнести это вслух. Он знал, что заслуживает большего. Но его даже не поставили в известность. Все раскрылось совершенно случайно. Ярость, как она есть, вызванная определенными причинами, с которыми, однако, ничего нельзя поделать. Он никому не может и слова сказать. Не может даже прошептать, глядя в завтрашнюю газету. «Я сшил этот костюм». Никто бы и не поверил. На вручение «Оскара» Анджелина Джоли пришла в костюме, сшитом Паскуале в Арцано. Небо и земля. Миллионы долларов и шестьсот евро в месяц. Когда все возможное уже сделано, когда талант, мастерство, усердие соединяются в одно целое, в действие, в практику, когда все это не способно ничего изменить, появляется желание раствориться в пустоте. Медленно исчезнуть, наблюдая за течением минут, погрузиться в их массу, как в зыбучий песок. Прекратить делать что-либо и пытаться, пытаться дышать. Больше ничего. Ведь ничто не изменит положение, даже сшитый для Анджелины Джоли костюм, который она надела на церемонию вручения премии.

Паскуале вы шел из дома, не закрыв за собой дверь. Луиза знала, куда он направляется, знала, что в Секондильяно, знала, к кому. Она бросилась на диван и по-детски уткнулась лицом в подушку. Почему-то вид плачущей Луизы вызвал в моей памяти строчки Витторио Бодини. В стихотворении говорилось о том, что предпринимали крестьяне с юга, лишь бы их во время Первой мировой войны не забрали в солдаты, не набили бы ими траншеи ради защиты границ, существование которых они отрицали. Такие строки: