– Дайте вы поесть спокойно! – взмолилась кошка.
– Вот типичная либеральная позиция, – тут же воспользовалась этим собака.
– Ладно, хватит, – оборвал её я.
Как ни парадоксально, но собака была права. Наши человеческие чувства и поступки животными воспринимались в истинном свете, без шелухи.
– Может, тебе как раз социологией заняться, ты же в человеческих отношениях дока?
– Неинтересно.
– А чем история лучше?
– История помогает понять, что действительно вечное, а что забудется навсегда.
– А это зачем?
– А это помогает правильно оценивать настоящее.
Такой вот получился завтрак.
Когда я складывал посуду в посудомойку, появилась Марина.
– Проснулся?
– Даже позавтракал.
– Смотри, – она гордо продемонстрировала причёску.
Ну что сказать, причёска как причёска. Видно, что поколдовали куафёры над ней.
– Хорошая причёска.
– И всё?
– А что ещё надо говорить?
– Что я красавица!
– Ты для меня с любой причёской – красавица.
– Никакой романтики, – вздохнула она.
– Завтракать будешь?
– Не откажусь.
Я полез в холодильник.
– Сыр будешь?
– Буду. И колбасу буду, и кофе.
– Романтики порезать?
– Только не много. Оставь на вечер.
– Ты знаешь, я по поводу вечера подумал. Может, ну его, этот театр?
– Это нечестно, мы же договаривались!
– Тогда альтернатива – съездим загород, поедим шашлыков?
– Это завтра можно, а спектакль сегодня. И вообще, его раз в месяц показывают.
– Ладно, только если я усну, не буди.
– Если храпеть не будешь.
– Я не храплю! – соврал я.
– Это тебе кто сказал?
– Домовой.
– Глухой твой домовой.
Марина принялась с аппетитом поглощать завтрак. На звук открывающегося холодильника подтянулись кошка с собакой. Поводили мордами, но я сделал отрицательный жест рукой: хватит, мол, для сегодняшнего утра. Постояв какое-то время, они ушли.
– Надо же, как будто понимают всё!
Я предпочёл отмолчаться. Когда-нибудь ей придётся узнать правду, хотелось бы, чтобы было без потери сознания. Раздался звонок. Смотрю – Вован, месяц, наверное, не звонил.
– Привет, куда пропадал?
– Не поверишь, болел ветрянкой.
– Чем?!
– Ветрянкой!
– Это ж в детстве вроде болеют?
– А у меня вот только сейчас, взрослею медленно.
– Тебе так скоро водку начнут продавать.
– Не остри, думал сдохну, лежал неделю в полной темноте – температура под сорок, глаза не открыть – от света больно было. В общем, труба!
– Угораздило тебя… Жена как?
– Молодцом, ухаживала, как Крупская за Ильичом. Ну, это всё уже в прошлом, дело к тебе у меня.
– Говори.
– Не хочешь сегодня вечерком в бильярдик сгонять? А то я после всей этой канители хочу вкус к жизни обрести, вернуть прежние ощущения.
– У меня тоже две недели было – врагу не пожелаю, так что я с удовольствием. Только, – тут я вспомнил про театр, – у меня сегодня семейный поход в театр. Марина резко захотела культуры.
Я подмигнул ей, чтобы не волновалась.
– Может, на завтра перенесёшь?
– А может, бильярд перенесём?
– У меня завтра на новом объекте начало строительства – первый камень там, я красную ленточку разрезать буду, короче никак.
– Ты мог хотя бы раньше предупредить?
– Раньше я был в объятиях ветрянки. Не хотел тебе рассказывать, пока всё не обойдётся.
– А как только выздоровел, значит, сразу за бильярд?
– Ну, кому мне ещё, как ни старому другу, звонить по такому поводу?
Да, давненько я не гонял шаров. А, блин, у меня же кия нет!
– Вова, я ж кий сломал!
– Как? Зачем? Об кого?
– Долго рассказывать. Мне по-любому кий нужен.
– Давай, я за тобой через часок заскочу, поедем в магазинчик один, у меня там знакомый работает, подберёт нам кий, без сучков, фартовый!
Я оказался перед выбором.
– Перезвоню.
– Марин, во сколько твой спектакль?
– В семь вечера, а что?
– Вовка позвонил, переболел ветрянкой. В его возрасте, сама понимаешь… Ну и приглашает сегодня раскатать партию.
– А ветрянка тут при чём?
– Это, чтобы разжалобить твоё чувствительное женское сердце.
– Хоть тут не врёшь. После театра – пожалуйста.
– Марина, ты – удивительная женщина.
Я чмокнул её в щёку и набрал Вована.
– Володь, таможня дала добро, но после двадцати одного. Устроит?
– Спрашиваешь! Жди меня, через час буду.
Вовка заехал, когда Марина уже убежала на маникюры.
– Я беру печёнку всю, – с порога проорал он.
Животные радостно встречали его одобрительными возгласами.
– Учись! Наш человек, – кивнула мне кошка.
– Скрипач не нужен, дядя Вова, – вторила ей собака. Скрипачом, естественно, был я.
Выделив каждому по куску трофейной печенки, я заткнул эти хвалебные посылы в адрес Вована.
– Слышь, что у тебя сосед новый?
– Спортсмен-то?
– Ага, видел сейчас на лестнице, ну и рама!
– Да, здоровый, собака.
– Интересно, пьёт?
– Не замечал, он вообще такой спокойный, вроде. На него помню шкаф упал, вот тогда он проявил спортивный характер! Но насчёт этого дела, – я щёлкнул себя по горлу, – не замечал.
– Шкаф?
– Переезжали когда, – я накинул куртку и крикнул в кухню. – Мы поехали, смотрите, чтобы всё пучком было.
– Мячик купи нам, – отозвалась кошка на прощание.
– Ты слышал? – разводя руками, обратился я к Вовану.
– Повезло тебе с ними.
К вечеру я был уже при параде и с кием. Парад – для Марины, кий – для бильярда. Сначала, на парад. Кий, разумеется, оставил дома, погрозив животным кулаком, смотрите, мол!
Спектакль наблюдал с интересом, но без фанатизма. Кино лучше. Понравился момент, когда прожектор освещает актрису, и у неё сиськи просвечивают, но это длилось несколько секунд. Хорошо ещё, что на сцену смотрел в это время, мог бы вообще ничего не увидеть. Публика в конце долго и лживо аплодировала. Я хлопнул пару раз для порядка, чтобы не баловать. Забросил Марину домой, и тут же отправился в бильярдную.