Говоря это, Зверобой поднялся, и Юдифь вынуждена была последовать его примеру. Они снова заперли сундук и расстались в полном молчании. Юдифь легла рядом с Гетти и делаваркой, а Зверобой разостлал одеяло на полу каюты.
Через пять минут молодой человек погрузился в глубокий сон. Юдифь же долго не могла уснуть. Она сама не знала, горевать ей или радоваться неудаче своего замысла. С одной стороны, ее женственная деликатность ничуть не пострадала; с другой стороны, она потерпела неудачу или, во всяком случае, должна была примириться с необходимостью отсрочки, а будущее казалось таким темным. Кроме того, новый смелый план занимал ее мысли. Когда наконец дремота заставила ее смежить глаза, перед ней проносились картины успеха и счастья, созданные воображением, которое вдохновляли страстный темперамент и неистощимая изобретательность.
Глава XXV
Но темная упала тень
На грезы утреннего сна,
Закрыла туча ясный день.
А жизнь — окончена она!
Нет больше песен и труда —
Источник высох навсегда.
Маргарет Дэвидсон
[70]
Уа-та-Уа и Гетти поднялись с рассветом, когда Юдифь еще спала. Делаварке понадобилось не больше минуты, чтобы закончить свой туалет. Она сложила простым узлом свои длинные черные, как уголь, волосы, туго подпоясала коленкоровое платье, облекавшее ее гибкий стан, надела на ноги украшенные пестрыми узорами мокасины. Нарядившись таким образом, она предоставила своей подруге заниматься хлопотами по хозяйству, а сама вышла на платформу, чтобы подышать свежим утренним воздухом. Там она нашла Чингачгука, который рассматривал берега озера, горы и небо с проницательностью лесного жителя и со степенной важностью индейца.
Встреча двух возлюбленных была проста и исполнена нежности. Вождь был очень ласков, хотя в нем не чувствовалось мальчишеской слабости или суетливости, тогда как в улыбке девушки, в ее потупленных взглядах сказывалась застенчивость, свойственная ее полу. Ни один из них не произнес ни слова; они объяснялись только взглядами и при этом понимали друг друга так же хорошо, как будто использовали целый словарь. Уа-та-Уа редко выглядела такой красивой, как в это утро. Отдохнув и умывшись, она очень посвежела, чего бывают часто лишены из-за трудных условий жизни в лесу даже самые юные и красивые индейские женщины. Кроме того, Юдифь за короткое время не только успела научить девушку некоторым ухищрениям туалета, но даже подарила ей кое-какие вещицы из своего гардероба. Все это Чингачгук заметил с первого взгляда, и на один миг лицо его осветилось счастливой улыбкой. Но затем оно тотчас же стало снова серьезным, тревожным и печальным. Стулья, на которых сидели участники вчерашнего совещания, все еще оставались на платформе; поставив два из них у стены, вождь сел и жестом предложил подруге последовать его примеру. После этого в течение целой минуты он продолжал хранить задумчивое молчание со спокойным достоинством человека, рожденного, чтобы заседать у костра советов, тогда как Уа-та-Уа исподтишка наблюдала за выражением его лица с терпением и покорностью, свойственными женщине ее племени. Затем молодой воин простер руку вперед, как бы указывая на все прелести пейзажа в этот волшебный час, когда окружающая панорама развертывалась перед ним при свете раннего утра. Девушка следила за этим движением, улыбаясь каждому новому виду, раскрывавшемуся перед ее глазами.
— Хуг! — воскликнул вождь, восхищаясь пейзажем, непривычным даже для него, ибо он тоже в первый раз в своей жизни был на озере. — Это страна Маниту! Она слишком хороша для мингов, но псы этого племени целой стаей воют теперь в лесу. Они уверены, что делавары крепко спят у себя за горами.
— Все, кроме одного, Чингачгук. Один здесь, и он из рода Ункасов.
— Что один воин против целого племени! Тропа к нашим деревням очень длинна и извилиста, и мы должны будем идти по ней под пасмурным небом. Я боюсь также, Жимолость Холмов, что нам придется идти по ней одним.
Уа-та-Уа поняла этот намек, и он заставил ее опечалиться, хотя ушам ее было приятно слышать, что воин, которого она так любит, сравнивает ее с самым благоуханным из всех диких цветов родного леса. Все же она продолжала хранить молчание, хотя и не смогла подавить радостную улыбку.
— Когда солнце будет там, — продолжал делавар, указывая на зенит, — великий охотник нашего племени вернется к гуронам, и они поступят с ним, как с медведем, с которого сдирают шкуру и жарят, даже если желудок воинов полный.
— Великий дух может смягчить их сердца и не позволит им быть такими кровожадными. Я жила среди гуронов и знаю их. У них есть сердце, и они не забудут своих собственных детей, которые тоже могут попасть в руки делаваров.
— Волк всегда воет; свинья всегда жрет. Они потеряли нескольких воинов, и даже их женщины требуют мести. У бледнолицего глаза, как у орла; он проник взором в сердца мингов и не ждет пощады. Облако окутывает его душу, хоть этого и не видно по его лицу.
Последовала долгая пауза, во время которой Уа-та-Уа украдкой взяла руку вождя, как бы ища его поддержки, хотя не смела поднять глаз на его лицо, ставшее необычайно грозным под действием противоречивых страстей и суровой решимости, которые теперь боролись в груди индейца.
— Что же сделает сын Ункаса? — застенчиво спросила наконец девушка. — Он вождь и уже прославил свое имя в совете, хотя еще так молод. Что подсказывает ему сердце? И повторяет ли голова те слова, которые говорит сердце?
— Что скажет Уа-та-Уа в тот час, когда мой самый близкий друг подвергается такой опасности? Самые маленькие птички поют всего слаще, всегда бывает приятно послушать их песню. В моем сомнении я хочу услышать Лесного Королька. Ее песнь проникает гораздо глубже, чем в ухо.
Девушка почувствовала глубокую признательность, услышав такую похвалу из уст любимого. Другие делавары часто называли девушку Жимолостью Холмов, хотя никогда слова эти не звучали так сладостно, как теперь, когда они вышли из уст Чингачгука. Но он один назвал ее Лесным Корольком и, кроме того, хотел знать ее мнение, а это была величайшая честь. Она стиснула его руку обеими руками и ответила:
— Уа-та-Уа говорит, что ни она, ни Великий Змей никогда не смогут смеяться или спать, не видя во сне гуронов, если Зверобой умрет под томагавками, а друзья ничего не сделают, чтобы спасти его. Она одна пустится в дальний путь и лучше вернется обратно, чем позволит такой темной туче омрачить ее счастье.
— Хорошо! Муж и жена должны иметь одно сердце, должны глядеть на вещи одними глазами и питать в груди одни и те же чувства.
Не станем пересказывать здесь их дальнейшую беседу. Совершенно ясно, что она касалась Зверобоя и надежд на его спасение, но о том, что они решили, сказано будет позднее. Юная чета еще продолжала беседовать, когда солнце поднялось над вершинами сосен и свет ослепительного летнего дня затопил долину, озеро и склоны гор. Как раз в этот миг Зверобой вышел из каюты и поднялся на платформу. Прежде всего он бросил взгляд на безоблачное небо, потом на всю панораму вод и лесов, после чего дружески кивнул обоим друзьям и весело улыбнулся девушке.