— Не состоится, — повторил папá.
— Н-да, ничего не попишешь, верно?
Он направился к ней, точно разъяренный лев.
— Думаешь, я получил удовольствие, оставив тебя в Генуе?! Ради тебя я уехал в Африку. Чтобы не навредить тебе. Чтобы твой талант мог развиваться! Из любви!
— Ха-ха! — воскликнула она. — Ты же сам в это не веришь, старый обманщик!
— Ты сказала «обманщик»?
— Ты вообще не садился на пароход.
Он аж задохнулся.
— Не был ты в Африке, ни дня!
— Не был в Африке? — Папá недоуменно воззрился на нее. — С чего ты взяла? В Сахаре я был тренером по водному поло.
— Что-что? Тренером по водному поло?! В Сахаре?!!
— В британском пехотном полку, — гордо и вместе с тем обиженно проговорил папá. — Арчи Бёрнс, их командир, хотел затолкать меня на кухню. И тогда я предложил старому вояке тренировать его и его парней. Чертовски тяжелая работенка. Роммель
[47]
все время мешал.
— Ну-ну, Роммель…
— Однако, несмотря на все препятствия, я продолжал тренировки. Кстати, успешно. Арчи со своими парнями выиграл чемпионат корпуса.
— Неужто правда?!
— А то! Чистая правда. Даже Монти с похвалой отозвался о моей тренерской работе.
— Кто?!
— Ну, этот, с тростью под мышкой. Всегда на бегу. Монтгомери.
[48]
Дальше-то еще пуще было! По давнему полковому обычаю после победы в чемпионате ребята бросили меня в воду — гип-гип-ура! Небезопасная затея. Я едва не утонул.
— Вполне возможно, — заметила Луиза. Скрестив руки на груди, экономка стояла в дверях и с усмешкой прислушивалась к перепалке. — Он же еврей, — добавила она, — а евреи плавать не умеют. Боятся, вдруг воду благословили, и она подействует как крещение. Марихен, ну-ка, соберись и сыграй как следует!
Она повиновалась. Кошмар. Тренер у окна вцепился зубами в тапок, а посреди Анданте свистел так долго, что в итоге, посинев лицом, с трудом переводя дух, обвис в кресле.
— Прекрати, — прохрипел он, — прекрати, это бессмысленно…
Наутро она поездом отправилась в столицу, где на перроне ее ждал Майер. Они холодно поздоровались.
— Я провожу тебя в пансион, — сказал Макс.
— Очень мило с твоей стороны.
— Когда экзамен?
— Завтра утром.
— Утром — понятие растяжимое.
— В восемь, — уточнила она.
— Как насчет пивка?
— На прощание?
— Да.
— Ладно.
Они пошли в пансион.
Выпили пива.
— Как ты узнал, когда я приеду?
— Луиза прислала мне телеграмму.
— Ах вот как.
— Да.
— Прощай, Макс.
— Прощай, Мария.
— Это всё?
* * *
Минувшей весной, гуляя в лугах, они обнаружили в своих биографиях множество параллелей, подспудных связей, пересечений, аналогий. Сейчас оба находились в комнате столичного пансиона, время шло к полуночи, завтра вступительный экзамен, а они, не в силах оторваться друг от друга, называли свои отличия. Макс — блондин, Мария — брюнетка. Она из обеспеченной семьи, он — выходец из простого народа. Он вырос в горах, она — на равнине. Он признался, что в поезде всегда сидит лицом по направлению движения, устремив взгляд вперед, то бишь в будущее, она же как раз наоборот, предпочитала сидеть спиной к движению, глядя, как пейзаж скользит в прошлое.
— В поезде нам не придется спорить из-за места, — заметил Макс.
— Да, — кивнула она. — Мы можем без помех путешествовать сообща.
Он стоял, прислонясь к дверному косяку, она сидела на кровати. Она улыбалась, он нет.
— Мне пора идти, — сказал он.
— Не уходи! — воскликнула она.
— Ты обратила внимание на впадину в подушке? — спросил он. — Когда постель застилают, во взбитой подушке ребром ладони делают вмятину.
— Получается вроде как открытая книга!
— Эта впадина, — пояснил Макс, — символизирует женское лоно. Такой знак встречается повсюду, в том числе на хлебе, поэтому возникает вопрос, как лишенный впадин хлеб для тостов, который приобрел всемирную популярность благодаря маршу союзников, влияет на плодовитость.
— Макс, — воскликнула она, — чего ты только не знаешь! Отвернись, я хочу раздеться.
Он послушно отвернулся к двери.
— Мог бы хоть словечко сказать о моем костюме, — укорила она. — Черно-белый, под стать клавишам рояля.
— Юбка могла бы быть подлиннее.
— Иди сюда, сядь на кровать!
— Ладно, — отозвался Майер, — еще три минуты.
Он взглянул на часы, она положила голову в ложбинку. Ей по душе рассказы и романы, он предпочитает анализы и интерпретации. Она всегда чуточку опаздывала, он был сама пунктуальность.
— На хозяина пансиона положиться нельзя, — заметил Макс. — Завтра утром, ровно в шесть, я сам постучу в дверь.
— Ты готов это сделать ради меня?
— Да. На экзамен опаздывать нельзя.
В пансионе проживали главным образом коммивояжеры. На лестнице сумрачно, в коридорах, где у дверей стояли башмаки, висел тяжелый запах пота и дорожной пыли. Макс сидел на краю кровати, а у Марии то и дело закрывались глаза. Но оба все говорили, говорили и никак не могли расстаться. Отличия, как они решили, связывали их крепче общностей. Макс дал себе клятву никогда впредь не останавливаться в убогих, пропахших фенхелем и бедностью номерах, для Марии пансион был романтическим напоминанием о генуэзской гостинице «Модерн» — такой же столик с подсвечником, такой же фарфоровый тазик, в кувшине такая же, отдающая хлоркой вода. Снимая с него очки, она сказала:
— Макс, было очень приятно повидать тебя в последний раз.
Он встал, правда без очков.
— Ты справишься, Мария. Выдержишь экзамен. Думаю, для твоего старика это весьма важно — в отличие от многих из нас он пережил тяжкую войну.
— Как тренер по водному поло.
Макс недоверчиво воззрился на нее.
— В Сахаре. В британском пехотном полку. Арчи Бёрнс, его командир, прицепил ему орден.