Сорок роз - читать онлайн книгу. Автор: Томас Хюрлиман cтр.№ 31

Однажды вечером они с Луизой проникли в гардеробную маман — и чего только не отыскали в шкафах, комодах и сундуках! Шкатулки, полные гребней и пряжек; ларчики с шиньонами; хрустальные флаконы; парикмахерские накидки с ленточками; нижние юбки с оборками, салфетки, банные простыни, а за шляпными картонками, в которых Луиза прятала выменянные у крестьян припасы, обнаружился маменькин костюм для верховой езды, еще докатолических времен. Прелесть, конечно, хотя, увы, невозможно встретить кандидата в офицеры, одевшись амазонкой, и в итоге, по совету Луизы, Мария, перемерив разные туалеты, выбрала ансамбль из серой юбки и кашемирового пуловера цвета морской волны. На шею она надела нитку жемчуга, оттенив ее кремовым макияжем. В этом наряде, как объявило зеркало, ты похожа на англичанку из обеспеченных средних слоев. Ах ты, негодное! Yes, my dear, не слишком твой тип, but perfectly [42] годится для военного времени.

Воскресенье! Поезд прибыл в 10.07, Майер первым выпрыгнул на перрон.

— Мария! — Он схватил ее руку, поцеловал.

— Стоп! — засмеялась она. — Руку целуют понарошку. Не прикасаясь губами.

— Черт побери! Откуда ты знаешь?

— Из романов. После маман осталась целая библиотека, где определенные места отмечены особо! — И Мария рассказала о приступах удушья у маман, о письмах из санатория, потом перескочила на Соловушку, на упорхнувшую прабабку, а когда они с Максом через заднюю калитку вошли в парк, намекнула, кто создал всю эту роскошь.

— Этот Шелковый Кац, — сказал Макс, — был настоящий мужик!

Оба замолчали, и капрал, будто видя перед собой покойного créateur, снял шапку. Они вышли на прибрежную лужайку, остановились перед ателье. На кирпичной трубе аисты построили гнездо, напоминающее терновый венец Распятого, а на двери висела табличка: «Закрыто!» Н-да, мой милый, так проходит мирская слава.

Для Марии вся неделя улетучилась, теперь было только воскресенье, день Макса, поцелуи, клятвы, прогулки. Она всегда встречала его на вокзале, либо в костюме англичанки, либо в украшенной черным янтарем, наглухо застегнутой блузке, высоких сапожках и шляпке с опущенной на лицо вуалькой. Он сдвигал шапку на затылок, а френч вешал на палец и закидывал за плечо. Про свою скованность он забыл. Мария узнала его как веселого говоруна, но и слушать он умел, более всего, когда она рассказывала про мясника, председателя городской партии, которого обманывала жена.

— Правда?

— С подмастерьем. В холодильной камере. Меж подвешенных свиных туш.

— Черт побери! — вырвалось у Макса. — Прелюбопытные новости.

Оба смеялись, шутили, и Марии казалось замечательным рассказывать ему всю кацевскую историю. При этом она сделала открытие: в их биографиях было множество общих мотивов. Она рано потеряла мать, он — отца. Он выдержал все экзамены на отлично, она тоже была лучшей по большинству предметов. От папá она знала, как трудно таскать с собой по стране чемодан с образцами, а Майер, который сам зарабатывал себе на учебу, ходил по домам с гердеровской энциклопедией, от отказа к отказу. Он интересовался политикой, она откликнулась на его статью читательским письмом. Она с детства мечтала о вокзальном буфете, где просыпается любовь, и в вокзальном буфете, красавец ты мой, проснулась наша любовь — как у Шелкового Каца и Соловушки. Случайность? Да, как ни хаотичен бурный ток жизни, при ближайшем рассмотрении оказывается, что он не менее упорядочен, чем соната Шуберта. Они предназначены друг для друга.

Однажды в майское воскресенье она вдруг остановилась, оглядела катастрофу. Чулки, туфли — все в грязи! Она, конечно, знала, что они постоянно бродили по земле, по раскисшим от дождя дорожкам, но считала, что пространство и время должны приспосабливаться к ней, а не наоборот. Если дороги становились грязнее, лужи — больше, борозды — глубже, для нее это была вовсе не причина надевать крепкие мещанские башмаки. On a du style, mon cher Майер. В двадцати шагах от нее он смотрел в видоискатель фотоаппарата.

— Жми на спуск, Макс, — смеясь воскликнула она, — снимешь меня и небо!

А потом случилось нечто ужасное. Майеровскую часть перебросили в горы, причем на несколько недель. Последний вечер они провели в кино, и Мария позволила ему положить руку ей на колено. Когда парочка на экране целовалась, она испытывала острую боль — как тогда, в Генуе.

— Послушай, Макс…

— Да, Мария, я тебя тоже.

После сеанса они поплелись на вокзал, оба молчаливее, чем всегда, бледные. Ни он, ни она уже не мыслили себе жизни без этих воскресных дней. Когда кондуктор захлопывал двери вагонов, Макс, вскочив на подножку, выхватил из планшета плитку шоколада, бросил ей и крикнул:

— Мария! Мария! Я люблю тебя! Будь мне верна! Слышишь!

Поезд удалялся, на последнем вагоне алело кровоточащее сердце, хвостовой фонарь, расплывчатый от слез, набежавших на глаза. В тоске она возвращалась по затемненным улицам и молила Бога даровать ей силы выдержать время без Макса. Пахло капустным супом, как в монастырских коридорах. Лишь через готические окна городской церкви сочился свет: вечность. Ни прохожих, ни красок. Лето? О нет, для нее настала зима, сердце ее вместе с Максом отправилось в горы. Заплаканная, она бросилась на кухню, к Луизе. Та не разделила ее боль, зато предложила отведать кусочек шоколада.

— Ты правда думаешь, он то, что надо?

— Да, — сказала Луиза, — мы его берем!

И обе алчно слопали всю шоколадку, все крошки подобрали и пальцы облизали. Почти ежедневно приходили письма, часто лишь несколько строк, написанных в передышке меж маневрами, и в прохладные ночи Мария сидела у открытого окна, глядя на Альпы.

— Милый, — говорила она, — когда в вокзальном буфете ты сказал, что абсолюту здесь места нет, ты ошибался. Меж землею и небесами есть связующее звено — музыка и любовь. В них бесконечное становится конечным. Ты моя жизнь и моя вечность! Низойди ко мне, заключи в объятия, поцелуй на сон грядущий! Забери меня к себе, пусть я вся буду твоей. Аминь, целую, навеки твоя Мария.

Однажды ночью дверь внезапно распахнулась — Луиза, в халате. Тоже подошла к окну, слегка высунулась наружу и молча показала ввысь, где глухо рокотали бомбардировщики.

— Если нам повезет, — прошептала она, — в ближайшие ночи один упадет. Тогда они выпрыгнут с парашютами. Чистый шелк, Марихен! Уж я бы много чего тебе нашила.

— Свадебное платье тоже?

— Да, — мечтательно сказала Луиза, — свадебное платье тоже.

* * *

Черный как ночь надвигался грозовой фронт, уже зашлепали первые капли дождя, ветер рвал зонтик Мариина спутника. Он был лучший в классе математик и вызвался немножко ее подтянуть. Однако ее проблемы с уравнениями интересовали отличника лишь поверхностно. Пока они быстрым шагом спешили по вязовой аллее, он называл ее моя Гарбо, и она насмешливо заметила: