Одно сплошное Карузо - читать онлайн книгу. Автор: Василий Аксенов cтр.№ 4

– Ванюша! – громко позвал я.

В кустах я уже давно заметил настороженные глаза Гайаваты, его румяные щеки и курносый нос. Он следил за нами, как бесшумный и мрачный гризли, вершитель правосудия страны Великих озер.

– Ну, как хочешь! – крикнул ему отец. – Мы идем купаться!

Кит кубарем выкатился из кустарника, выскочил из одежды и вместе с тремя перепуганными лягушками прыгнул в воду.

Кит, оправдывая свое прозвище, любил водную среду самозабвенно, выгнать его из нее в среду воздушную всегда было делом нелегким. Вот и сейчас он бурно нырял раз за разом, над поверхностью воды в искрах и пузырях мелькали то круглая попка, то круглая голова.

Однако, когда мы с отцом повернули и стали приближаться к берегу, мы увидели, что мальчик сидит на песке, обхватив руками колени.

– Что это с Китом? – сказал я отцу. – Он сегодня какой-то странный, сам вылез из воды…

Отец, отфыркиваясь, плыл справа от меня. Он был туговат на левое ухо и, кажется, не расслышал моих слов.

– Только слепые могут не видеть опасности гигантского демографического взрыва в самое ближайшее время, – сказал он. – Это важнейшая проблема. Как ты считаешь?

Мы вылезли из воды, и он взял меня под руку, как бы предлагая прогуляться вдоль озера, чтобы обсудить эту проблему.

– Папка, дело очень серьезное, – сурово сказал мне Иван. – Морское чудовище заключило союз со злыми обезьянами против Великого Оленя. Как быть?

Я в растерянности остановился. Что меня дернуло поехать тогда в Лондон? Сон. Я увидел ее во сне. Она стояла, прислонившись спиной к стене на крутой улице выжженного солнцем южного города. Она была в синем и даже еще более стройная, гибкая, чем наяву. Увидев меня (я шел снизу), она оторвалась от стены, медленно повернулась анфас и уперлась в стену длинной тонкой рукой. Улыбнулась она или нет, не знаю. Я тут же проснулся с ощущением чуда, потому что почти не думал о ней вот уже год. Мне показалось, что я на грани спасения, я был уверен, что она ждет, что она тоже сейчас проснулась с ощущением чуда, увидев, как я поднимаюсь по крутой улице.

Ночью в буфете «Стрелы» я что-то наврал знакомому актеру о цели поездки. Мы выпили слишком; пожалуй, просто безобразно напились. Актер говорил, что «Мосфильм» и «Ленфильм» рвут его на части, что ночует он главным образом в «Стреле», тоже, наверное, врал, а может быть, и нет.

Почему этот человек с маленьким, вечно открытым ротиком, придававшим ему изумленно идиотское выражение, так нужен двум киностудиям, думал я, глядя на актера в зеркало. Впрочем, он смышленый, эрудированный парень, а киностудиям, должно быть, сейчас как раз позарез нужны такие типажи для отрицательных или положительных ролей.

Утром я сообразил, что не предупредил о своем приезде ни Академию наук, ни Академию художеств, ни Союз писателей, ни обком партии, короче, остался без места. Кроме того, уже значительно позже я сообразил, что не знаю нового адреса той девушки, не знаю также, где она работает, работает ли, не вышла ли замуж, не перекрасила ли волосы, и вообще я ее не знаю и ничего не помню, кроме смутного гибкого движения во сне.

Кружилась голова, кружилось сердце, кружился Питер, все еще с похмелья, кружились статуи и бормотали камни Английской набережной…

Хлопнув «стограмм» в кафе Летнего сада, я радостно вздохнул – она была блондинкой!

– Ну конечно, демографический взрыв, – пробормотал я, – конечно, конечно… Великий Олень победит всех своих врагов и в том числе морское чудовище.

– Медведи против, – сказал Кит.

– Против кого? – озадаченно спросил отец.

– Против обезьян. Они за Великого Оленя. Индейцы тоже за него и негры… Я пошел.

Он встал и неторопливо, но решительно удалился в лес.

– Послушай, Анатолий, – сказал отец, – ведь я обо всех этих вещах только с тобой совершенно серьезно. Увы. Мне кажется, что ты не понимаешь меня. Что ты со своим битническим высокомерием…

– Да почему же ты меня так упорно считаешь битником?! – воскликнул я. – Из-за бороды, что ли? Никакой я не битник.

– Мне кажется, что ты напускаешь на себя что-то битническое, а это тебе не к лицу, – сказал отец, и видно было, что ему страшно неловко. Он отошел от меня и сел на песок. – Неловко мне, правда. Читать тебе нотации, Толя. Ты серьезный ученый, известный писатель, скульптор, наконец… К твоему мнению прислушиваются, тебя многие знают, твой полет со стыковкой и музыкальные успехи сделали тебе громкое имя, а я лишь пенсионер, каких тысячи, но… – голос его дрогнул, – но разве обязательно так открыто проявлять пренебрежение?

– Папа, – прошептал я.

О, проклятье! Итак, нечто таинственное, отнюдь не желание выдуть еще стакан коньяку, занесло меня в девять тридцать утра в челябинскую кемеровскую парижскую гостиницу «Астория». В холлах гостиницы страшно орали – «Интурист» уже работал на полную мощность. Я даже оторопел немного после улицы, словно попал на грачиную свадьбу.

Напустив не себя непринужденно-придурковатый, доброжелательно-шпионский вид, я прошел сквозь толпу иностранцев легко и свободно, словно я был не просто советской знаменитостью, а каким-нибудь пуговичным фабрикантом из Гааги.

В ресторане было темно и только эстрада освещалась изнутри, и там стояло шесть парней с гитарами. Они стояли неподвижно и казались вырезанными из фанеры мишенями для стрельбы. В зале спиной к нам сидело несколько солидных мужчин. Из-за спины одного из них выглядывало чье-то голое худенькое плечо, над всей массивной компанией плавали круги табачного дыма. Несколько официантов новой формации, поджарые, как борзые, стояли в дверях кухни, готовые к бою, и смотрели в зал. Швейцар, пышнобородый идиот, знакомый мне еще со студенческих лет, скрестив на пузе блудливые руки, тоже смотрел в зал, словно ждал чего-то.

Массивный мужчина поднял руку, гитаристы ударили по струнам, колено маоистки дрогнуло в моей ладони, таинственное голое плечико в глубине зала судорожно дернулось, и на танцевальную площадку выскочило мое сновидение.

Она была в каком-то диком прозрачном одеянии, то ли бурнусе, то ли тунике, вся в звездочках, переливалась, наряд ее сделал бы честь любой шлюхе восьмого разбора из базарных стрип-шоу в квартале Асакуса, вход в который стоит триста иен.

Номер ее, смесь шейка, сиртаки и танца живота, был так нелеп в этом утреннем полутемном ресторане, что я от стыда покрылся гусиной кожей, и я усмотрел в этой усмешке оскорбление моего сна, почти всей моей жизни, родных берез и «березок», нашего скромного просперити, «скромного сдержанного стиля», утвержденного ГОСТом, «современных линий», «культурного досуга», дружбы с народами зарубежных стран.

Мой сон виновато крутил задом, сдержанно, «не переходя границ приличия», «плодотворно развивая» какой-то неведомый национальный стиль, вилял бедрами, переливался, сверкал в разноцветных лучах… крепко отрепетированный, утвержденный репертуарной комиссией валютный интуристовский танец… в углу гулко захохотал из-за бутылок незамеченный ранее Сиракузерс… да с какой же стати она танцует?.. в жизни она никогда не танцевала… она была чертежницей… тачала сапоги… билетершей в модном театре… женой трех или семи людей… никогда она не танцевала…