И пели птицы... - читать онлайн книгу. Автор: Себастьян Фолкс cтр.№ 73

Элизабет улыбнулась и вытянула ноги к огню. Их с матерью разговоры обычно шли по наезженной колее, но лишь до определенной точки. Естественно, Франсуазе хотелось, чтобы ее дочь была счастлива, чтобы не выглядела, навещая мать, такой усталой, однако она в отличие от Линдси не считала замужество лучшим способом достиженияэтих целей. Сама она была замужем за крепко пившим мужчиной по имени Алек Бенсон, сильно огорчившимся, когда вместо сына у него родилась дочь, и вскоре после этого сбежавшим в Африку — в погоне за женщиной, с которой познакомился в Лондоне. Время от времени он возвращался, и Франсуаза всякий раз терпеливо принимала беглеца — больше ему жить было негде. Она все еще любила его, но для дочери желала избранника получше.

На буфете в гостиной стояла фотография — трехлетняя Элизабет на руках у бабушки. Семейное предание гласило, что бабушка «обожала» внучку. Элизабет немного расстраивало, что она не сохранила о старушке никаких воспоминаний — бабушка умерла через год после того, как был сделан снимок. Снимок не оставлял сомнений в том, что она во внучке души не чает, и в этой не получившей ответа любви Элизабет чудилось нечто призрачное, тревожащее.

— Я читала сегодня статью о годовщине Перемирия, — сказала она Франсуазе, проследившей направление ее взгляда.

— Да, о нем все газеты пишут, верно?

Элизабет кивнула. Если о бабушке ей было известно немногое, то о дедушке и того меньше. Мать упоминала иногда «ту страшную войну», однако Элизабет пропускала эти слова мимо ушей. А в результате дошло до того, что ей стало неудобно расспрашивать о нем, потому что вопросы обнаружили бы степень ее неведения. Но что-то прочитанное сегодня о войне задело Элизабет за живое, коснулось глубинных тревог и скрытого любопытства, окрашивавших ее отношение и к собственной жизни, и к решениям, которые она принимала.

— У тебя еще сохранились старые бумаги твоего отца? — спросила она.

— Большую часть я, по-моему, выбросила, когда переезжала сюда. Но на чердаке что-то могло и заваляться. А почему ты спрашиваешь?

— Да не знаю. Просто пришло вдруг в голову. Любопытство обуяло — легкое, но все-таки. Думаю, это возрастное.

Франсуаза приподняла брови — таким было самое сильное, какое она себе позволяла, проявление интереса к личной жизни дочери.

Элизабет провела пальцами по волосам.

— Я чувствую, что мне грозит опасность утратить связь с прошлым. А раньше у меня такого чувства не было. Вот я и думаю, что оно как-то связано с моим возрастом.

На самом деле то, что она назвала легким любопытством, уже успело обратиться в твердое решение. Начав с того, что удастся найти на чердаке у матери, она попробует пройти по оставленным дедом следам в его прошлое и искупит запоздалость своего интереса к нему тем, что вложит в эти изыскания все силы. По меньшей мере они дадут ей возможность лучше понять себя.

Элизабет поправила, глядя в зеркало, волосы. Замшевая юбка, кожаные сапоги и черный кашемировый свитер. Она убрала пряди волос за уши, повернула голову, чтобы надеть темно-красные серьги, и слегка подкрасила ресницы. Бледность кожи делала лицо Элизабет менее галльским, чем хотелось Линдси, но его черты были достаточно выразительными — избыток косметики сделал бы его утрированным. Так или иначе, стояло утро понедельника, пора было отправляться на станцию «Ланкастер-Гейт». Рот у нее горел: услышав по радио, что уже половина девятого, Элизабет второпях глотнула слишком горячего кофе.

Поезд Центральной линии вошел в туннель, как пуля в ствол винтовки. Когда он по необъяснимому обыкновению встал между «Марбл-Арч» и «Бонд-стрит», Элизабет всего в дюйме от оболочки вагона увидела трубы и кабели. Это была самая глубокая и душная линия Лондона, прорытая потными проходчиками, получавшими повременную оплату обычных землекопов. Снова с загадочной плавностью тронувшись с места, поезд достиг станции «Бонд-стрит», на платформе которой успело скопиться изрядное число нетерпеливых пассажиров. Элизабет поднялась на Оксфорд-стрит и торопливо направилась на север, прорезая толпу лениво продвигавшихся по трое в ряд пешеходов, ни один из которых не смотрел вперед, а затем повернула налево, за магазины.

Раз в неделю, если не чаще, Элизабет навещала Эрика и Ирен, главных модельеров компании. Когда ее создали пять лет назад, оба отказались покинуть свое старое ателье и даже табличку на двери не сменили.

Поскольку она все равно уже опоздала, можно было заглянуть в здешнее итальянское кафе. Она попросила три кофе навынос; хозяин заведения, толстый седоватый Лукка, оторвал от коробки с батончиками «Марс» крышку, поставил на нее пластиковые стаканчики, и Элизабет выступила в опасный путь протяженностью в несколько ярдов, ведущий к двери, рядом с которой была вмонтирована в кирпичную стену медная табличка: «Блум, Томпсон, Карман. Оптовые продажи, ткани, индивидуальный пошив».

— Простите, что опоздала, — крикнула она, выйдя из лифта на третьем этаже и направившись к открытой двери ателье.

Опустив импровизированный поднос на стол в той части ателье, которая в насмешку именовалась приемной, она вернулась к лифту, чтобы закрыть его складные двери.

— Эрик, я тебе кофе принесла.

— Спасибо.

Эрик вышел из внутренней комнаты. Это был разменявший восьмой десяток мужчина — растрепанные седые волосы, очки в золотой оправе. На локтях его кардигана красовались дыры такие огромные, что они лишали всякого смысла само слово «рукава». Изо рта Эрика вечно торчала сигарета «Эмбасси», а мешки под глазами сообщали лицу выражение хронической усталости, которой не позволяли выплеснуться наружу лишь нервные пальцы, то вращавшие наборный диск телефона, а затем нетерпеливо постукивавшие по чему попало, пока диск медленно и скрипуче полз назад, то стремительно отрезавшие золочеными ножницами кусок от свернутой в рулон ткани.

— Поезд застрял в туннеле, все как всегда, — сказала Элизабет.

Она присела на край стола, сдвинув бедром журналы, альбомы выкроек, счета и каталоги. Юбка ее задралась выше обтянутых черными шерстяными колготками колен. Элизабет осторожно отпила из пластикового стаканчика. На вкус кофе отдавал желудями, землей и дымом.

Эрик окинул Элизабет печальным взглядом; глаза старика прошлись от ее темных густых волос по телу, бедрам, торчавшему из-под юбки колену и каштанового цвета кожаному сапогу, остановившись на его носке.

— Видела б ты себя. Какая жена могла бы получиться для моего сына!

— Пей кофе, Эрик. Ирен уже здесь?

— Конечно, конечно. С восьми тридцати. Я же тебе говорил, в двенадцать придет важный покупатель.

— Потому ты и облачился в костюм с Сэвил-Роу?

— Не приставай ко мне, женщина.

— Ты бы хоть причесался, что ли, да кардиган снял.

Она улыбнулась ему и перешла в мастерскую, к Ирен.

— Только не говори этого, — потребовала прямо от двери Элизабет.