И пели птицы... - читать онлайн книгу. Автор: Себастьян Фолкс cтр.№ 48

А проснувшись в семь часов следующего утра, изумленно уставился на часы. Он проспал двенадцать часов, ни разу не пошевелившись, как был, в застегнутой на все пуговицы офицерской форме. Ужинать его не позвали; никаких звуков человеческого движения в большом доме не раздавалось.

Отыскав ванную комнату, Стивен пустил воду, побрился. Покончив с бритьем, натянул чистое, уложенное Райли белье, вернулся в свою комнату, присел на кровать и откинулся на подушки. Потом открыл окно. День был тусклый, но свежий, пушки молчали — уже хорошо. Стивен понимал, что тело проделало с ним непристойный фокус — тот самый, что внушал ему презрение к солдатам: погрузило в целительный сон.

Пора было подумать о завтраке. Яйца получить удастся наверняка, а вот мясо? На память ему пришел Берар, уверявший, что англичане каждое утро завтракают жареным мясом. Где-то он теперь, Берар? Скорее всего в каком-нибудь безопасном месте, подальше от линии фронта. Правда, немцы брали Амьен, и отбить его удалось не сразу, но почему-то Стивен не сомневался, что Берару удалось найти теплое местечко и живет он ныне без всяких забот.

Чувствуя себя отдохнувшим, он позволил мыслям вернуться к большому дому на бульваре дю Канж. Прошло почти шесть лет с той ночи, когда он вышел из парадной двери этого дома, ведя за руку Изабель. Все, что произошло под неправильной формы кровлей мирного дома, представлялось ему таким же странным и ненормальным, как мир, в котором он пребывал сейчас. Он помнил неуправляемое буйство желания, полностью разделяемое Изабель. Мог представить себе ее откинутую к стене голову, заставлявшую раскачиваться висевшую на крюке картину с изображением цветов. Мог ощутить на языке ее вкус. А приложив большие усилия, мог увидеть неясные очертания лица Изабель, — правда, очень смутно, неотчетливо. Но вот воспоминания о том, что делало ее человеческим существом, о ее повадках и мыслях, Стивен утратил полностью. Старания удержать в памяти эти подробности были слишком мучительными. Пытаясь вернуть себе образ Изабель, он не слышал ее голоса, не мог нарисовать в воображении хотя бы одну деталь — взгляд, говор, выражение лица, походку, жесты. Казалось, Изабель умерла, и повинен в ее смерти он, Стивен. И теперь ему и его бойцам приходится отбывать наказание за то, что он совершил.

После ее ухода Стивен провел в Сен-Реми год. Если она передумает, говорил он себе, по крайней мере ей будет куда ему написать. Он может понадобиться Изабель для налаживания отношений с родными или с брошенным ею мужем. Однако ни слова от нее не пришло, и Стивену удалось наконец смириться с мыслью, что она никогда ему не напишет.

Кончилось тем, что он простился с рабочими мебельщика и уехал поездом в Париж. Снял комнату на рю де Ренн и приступил к поискам работы. Желания вернуть себе прежнее обличье коммерсанта он не испытывал; ему хотелось забыть все, что он знал о ткацком деле, тарифах, налогах. Его взял на работу строитель, которому требовался плотник.

На одном этаже с ним жил молодой ясноглазый студент из Тура, Эрве, который все никак не мог нарадоваться тому, что он в столице и ведет самостоятельную жизнь. Встречаясь с друзьями в кафе близ площади Одеон, он брал с собой Стивена. Тот принимал приглашения, пил кофе и ром, но разделить нервное возбуждение Эрве ему не удавалось. Стивен подумывал о возвращении в Англию, однако, не имея точных представлений о том, что он там станет делать, решил, что в чужой стране ему будет легче. Он коротко написал своему бывшему опекуну, сообщив, что у него все хорошо. Ответа не последовало.

В соседнем доме жила супружеская чета с восемнадцатилетней дочерью Матильдой. Ее отец, работавший в адвокатской конторе, устроил Стивена клерком; работа была скучная, но оплачивалась лучше, чем труд плотника. Время от времени он обедал в этой семье, в выходные дни родители Матильды с удовольствием отпускали дочь погулять с ним по Люксембургскому саду. Во время этих прогулок они подружились, и Стивен рассказал девушке историю своей любви к Изабель.

Поскольку физических подробностей он не касался, рассказ получился неполным. Внезапная перемена в настроениях Изабель озадачила Матильду. «Наверняка было что-то, чего вы не знали», — сказала она.

Дружба с Матильдой открыла Стивену новые горизонты. Мальчишки в приюте привыкли быть всегда настороже, озабоченные стремлением к независимости. Кое-какие товарищеские чувства они — перед лицом общих невзгод — испытывали, но борьба за самосохранение отнимала у них слишком много сил, чтобы тратить их на душевную теплоту. На Леденхолл-стрит, где работал Стивен, у него, разумеется, имелись коллеги, однако все они были старше его — исключение составляли двое посыльных из Поплара, но и те предпочитали держаться друг друга. Посещая доки и фабрики, Стивен встречал ровесников и жаждал их общества, но ему никогда не хватало времени на то, чтобы свести с ними близкое знакомство.

У Матильды были крепкие зубы и каштановые волосы, которые она стягивала на затылке лентой. Большие глаза ее выражали серьезность, часто сменявшуюся смехом. Она гуляла со Стивеном вдоль реки, он показывал ей места, в которых побывал, когда компания направила его в Париж. Дружба с Матильдой была делом простым, ничего от него не требовавшим, лишенным элементов страсти либо соперничества. Рассмешить ее было легко, и вскоре Стивен обнаружил, что, когда она поддразнивает его, он и сам проникается легкомыслием. И все же ему не хватало Изабель, ибо при всех достоинствах Матильды она представлялась ему не более чем бледной копией настоящей женщины. То же относилось и ко всем прочим. Ему было жаль мужчин, женившихся на существах, столь очевидно второсортных, — даже мужчин счастливых, гордившихся воображаемой красотой своих жен, довольствовавшихся, на взгляд Стивена, жалким компромиссом. Собственно, и женщины тоже внушали ему жалость: их тщеславие, внешность, сами их жизни казались ему ничтожными, далекими от того, что, как он знал, существует на свете.

Он промучился еще год, а затем его боль утихла. Он не чувствовал себя исцелившимся, время так и не смогло примирить его с потерей или заставить взглянуть на свою страсть иными глазами. То, что с ним произошло, было просто утратой памяти. Ежеминутно присутствовавшая в его сознании Изабель внезапно исчезла. Осталось лишь эхо неутоленных желаний, ощущение незавершенности.

Вновь обретенная холодность заметно облегчила Стивену жизнь и отношения с другими людьми: он перестал смотреть на них как на незначительных, заведомо обделенных существ. Впрочем, эта внезапная замороженность так и не принесла ему покоя. Он всего лишь заживо похоронил в своей душе то, что еще не умерло.

Когда началась война, Стивен воспрянул духом. Некоторое время он собирался вступить во французскую армию, но потом передумал. Даже сражаясь против одного и того же врага и за одну и ту же землю, ему хотелось воевать бок о бок не с французами, а с англичанами. Он читал в газетах о ходе мобилизации в Ланкашире и Лондоне, о стекавшихся на призывные пункты Суффолка и Глазго мужчинах, готовых встать на защиту Бельгии. Никаких поводов для тревоги ни французские, ни британские газеты не давали. И хотя размах войны быстро становился очевидным, причин полагать, что она продлится больше года, пока не просматривалось. В статьях об августовском отступлении британцев из-под Монса подчеркивалось: малочисленные в сравнении с противником британские части доказали свою способность противостоять хваленой немецкой пехоте. Оставляя позиции, они минировали мосты через канал, проявляли находчивость и отвагу, а на Ипрском выступе показали такую скорость ружейной стрельбы, что немцы думали, будто по ним бьют из пулеметов. Мысль о том, что его соотечественники сражаются на чужой для них войне, согревала Стивена.