— Нет. Я теперь англосакс. Меня и Скиннер устраивает. Ты все-таки занялась бы работой, а? Я-то со своей вот-вот управлюсь, и минуты не пройдет.
Разумеется, он прав, думала Элизабет, возвращаясь к рабочему столу. Роберт звонит, она подпрыгивает. Один только голос Роберта делает ее счастливой. Но лучше иметь единственный источник счастья, чем не иметь никакого, верно? Она уж и отталкивала его от себя, и тянула к себе, и занималась самовнушением; раскладывала собственные чувства по полочкам и пыталась догадаться, что чувствует он; делала все, чтобы заставить его бросить жену, но ничего не менялось. И она приказала себе не думать о будущем. Мрачные разговоры и тягостные расставания — все это им еще предстоит, и довольно скоро.
Роберту принадлежала небольшая квартира на верхнем этаже дома, стоявшего неподалеку от Фулем-роуд. В ожидании Элизабет он попытался удалить из своего жилища приметы семейной жизни, но, разумеется, истребить их полностью не смог. Кухня в квартире была что называется «открытой», отделенной от гостиной лишь бамбуковой занавеской. На деревянной тумбе стояли две бутылки из-под кьянти с воткнутыми в них красными свечами, — от них, по мнению Элизабет, отчетливо веяло атмосферой шестидесятых и бистро в Челси. Выбросить их было нельзя, потому что они нравились дочери Роберта.
В гардеробе висело с полдюжины платьев его жены, в шкафчике ванной комнаты лежало кое-что из ее косметики.
Ладно, хотя бы фотографию ее убрать с серванта и спрятать в комоде под скатертями он может. Однако проделывая это, Роберт всякий раз испытывал приступ суеверной вины, как будто втыкал в восковую фигурку жены булавки. Зла он ей не желал, она была женщиной преданной и великодушной — Роберт подозревал, что сам эти качества утратил, но отказаться от Элизабет было выше его сил.
Многие коллеги считали их с Элизабет отношения легкими и удобными — нечто вроде приятной интермедии, какие большинство из них и сами время от времени себе позволяли. Роберт знал, что и Элизабет думает именно так, как ни старался он убедить ее в обратном. Когда он, протестуя, уверял ее, что не принадлежит к числу мужчин подобного рода, она только смеялась. Еще до их знакомства Роберт в одну опрометчивую ночь изменил жене, но с Элизабет, как он пытался ей объяснить, все обстояло иначе. Он считал, что женился не на той женщине. Он вовсе не жаждал какой-то умозрительной свободы, ему просто хотелось быть рядом с Элизабет. Поначалу она притягивала его физически: проведя без нее неделю, он становился рассеянным и раздражительным. Но затем его начала интриговать насмешливая самоуверенность Элизабет. Если он пользовался ею, а она иногда говорила это, лишь как забавной игрушкой, почему отношения с ней перестали быть просто приятными? Откуда взялось столько боли в том, что коллеги Роберта, многозначительно подпихивая его локтем в бок, обозначали словом «порезвиться»?
Раскладывая по софе подушки, он услышал, как Элизабет звонит по переговорному устройству.
— А это еще что такое? — спросила она, пощупав его свитер.
— У меня было время переодеться, вот я и…
— Где ты его взял?
— Купил сегодня. Решил, что пора и мне приобщиться к моде.
— Тогда для начала немедленно сними это. И что еще за брюки-клеш? Ну, знаешь ли, Роберт!
— В Европе нет ни одного мужчины, который не обзавелся расклешенными брюками. Других там просто не продают.
Элизабет прошла в спальню, отыскала старые вельветовые штаны и представлявшийся ей пристойным свитер. Роберт старательно протестовал, когда она принималась распоряжаться мелочами его жизни, но втайне радовался этому. Ему нравилось, что Элизабет разбирается в таких вещах, и льстило, что она заботится о нем.
Переодевшись, он разлил вино и постоял рядом с Элизабет, обняв ее рукой за плечи, пока она готовила еду из принесенной с собой снеди. Такие минуты предвкушения Роберт любил больше всего — все еще только начинается, весь вечер впереди.
За едой он рассказывал о своей работе, о людях, с которыми познакомился. Элизабет засыпала его вопросами. Роберт боялся нагнать не нее скуку, однако ей явно нравились его сардонические описания всякого рода совещаний и обедов, на которых он присутствовал.
Вечер и ночь они провели в уединенной гармонии, без обсуждения трудных решений, которые им предстояло принять. Роберта это порадовало, и Элизабет тоже — легкой поступью уходя от него поутру, она ощущала гордость и ликование.
4
В субботу после полудня позвонила Франсуаза: она отыскала на чердаке еще два десятка записных книжек. Элизабет сразу же поехала и забрала их. Делать ей вечером было нечего, поэтому она провела около часа в ванне, а потом, не позаботившись ничего приготовить на ужин, принялась просматривать записные книжки в надежде, что удача, отвернувшаяся от Боба, улыбнется ей.
Перед тем как отправиться в ванну, Элизабет включила в гостиной камин. Вот интересно, существует ли закон, запрещающий бастовать работникам Управления газовой промышленности? Остальные зимой бастовали друг за другом, как будто очередь соблюдали. Если вдруг прекратится подача газа, возьмется ли за его поставку армия? Конечно, Элизабет сможет в этом случае перебраться к матери, у которой отопление нефтяное, только придется прихватить с собой миссис Кириадес, которая в холоде и дня не проживет…
Элизабет заставила свои мысли вернуться к записным книжкам. Надела халат, прилегла на софу, свернулась в клубок и открыла первую из них — с цифрами 1915 на обложке. Оказывается, все они были датированы с 1915 по 1917 годы. На той, которую она отдала Бобу, стояло, помнится, «1918». В некоторых отыскались записи, сделанные по-английски. «Ровно в десять зашел в шт. р. От Грея пока никаких сообщений о наст.». Увидев имя «Грей», Элизабет взволновалась. Ей снова удалось прикоснуться к прошлому. И оно превратилось из истории в ее личное переживание.
Она наугад перелистывала книжки. В них содержались последовательные записи почти о каждом дне войны. Впрочем, после длинного описания 30 июня 1916-го записи прервались почти на два месяца. Что-то случилось?
Надев очки для чтения, Элизабет взяла новую книжку. И услышала звонок переговорного устройства.
Рассерженная, она вышла в прихожую.
— Да? — резко спросила она.
Потрескивание, шипение.
— Это я.
— Кто?
— Стюарт, разумеется. Тут холодно.
Элизабет оцепенела. Стюарт. О Господи. Она же пригласила его в гости.
— Входите. Я… Я принимала ванну. Входите и поднимайтесь.
Нажав на кнопку, она впустила его в подъезд, открыла дверь квартиры, метнулась в спальню. Сорвала с носа очки, продрала волосы гребешком, поплотнее завернулась в халат. Стюарт уже стучал в открытую дверь. Бежал он по лестнице, что ли?
Выйдя в прихожую, Элизабет подставила ему щеку для поцелуя.
— Извините. Я вернулась домой немного позже, чем рассчитывала.