Устал рождаться и умирать - читать онлайн книгу. Автор: Мо Янь cтр.№ 131

— Я голосовала против, но тебя всё же повысили, урод.

Словно палкой по голове ударила, даже язык на время отнялся. Мне сорок, уже животик отрастил, волосы на макушке поредели. Она моя ровесница, но всё такая же стройная, кожа гладкая, лицо юное, годы не оставили на ней следа. Я растерянно смотрел на её фигуру, на отлично пошитую юбку кофейного цвета, коричневые кожаные туфли на среднем каблуке, тугие голени, тонкую талию и подтянутые ягодицы — и в голове всё смешалось.

Не закрутись у меня с Пан Чуньмяо, я, возможно, шёл бы и шёл вверх, стал бы начальником уезда или партсекретарем. На худой конец ушёл бы во Всекитайское собрание народных представителей [250] или Народный политический консультативный совет [251] чьим-нибудь помощником и жил бы припеваючи на склоне лет. А не докатился бы до теперешнего — чтобы с плохой репутацией, зализывая раны, скрываться в этом маленьком дворике, влача ничтожное существование. Но я не жалею.

— Знаю, что не жалеешь, — подтвердил Большеголовый. — В каком-то смысле тебя можно считать настоящим мужчиной. — Он захихикал, и на лице у него, как на проявляемом негативе, я увидел такое же выражение, как у нашего пса.

Время летит быстро — я вдруг ощутил это, когда паршивец Мо Янь в первый раз привёл Пан Чуньмяо ко мне в кабинет. Мне всегда казалось, что я хорошо знаю всю семью Пан, словно часто встречаю их, но как ни старался что-то вспомнить — перед глазами всплыла лишь девочка, ходившая на руках у ворот Пятой хлопкообрабатывающей фабрики.

— Какая большая выросла… — Я разглядывал её с головы до ног, как старший дядюшка, растроганный увиденным. — А тогда, тогда такая, на руках ходила…

Было первое июля тысяча девятьсот девяностого года, воскресенье. Стояла жара, в моём кабинете на третьем этаже окно распахнуто, в роскошной кроне чинара напротив каплями дождя шелестят цикады. Её белое личико раскраснелось, на кончике носа повисла капелька пота. Она в красном платье с овальным воротничком и кружевами. Шейка тоненькая с впадинами ключиц, на ней красный шнурок с крошечным ярко-зелёным камешком, наверное, яшмой. Большущие глаза, маленький рот, полные губы. Никакой косметики, очень белые, чуть сжатые зубы. На спину свешивается большая старомодная коса, отчего в душе рождается странное чувство. У этого паршивца Мо Яня есть одна вещь под названием «Коса», где он пишет о внебрачной связи замначальника отдела пропаганды уездного парткома и девушки-продавщицы книжек-картинок в магазине Синьхуа. Заканчивается эта история как-то несуразно, совсем не так, как у нас, но прототипом явно послужила наша любовь. Разобрался бы сначала в отношениях героев, так нет, сразу писать. Паршивец, мать его.

— Садитесь, прошу вас, — хлопотал я, наливая чай. — Как время летит, малышка Чуньмяо, не успел оглянуться, а ты уже вон какой красавицей стала.

— Не беспокойтесь, дядюшка Лань, меня почтенный Мо только что на улице газировкой угощал. — Она осторожно присела на край дивана.

— Неправильно ты к нему обращаешься, — заявил почтенный Мо Янь. — Начальник уезда Лань родился в один год с твоей старшей сестрой, а его матушка — её названая мать!

— Ерунда всё это. — Я бросил Мо Яню пачку сигарет «чжунхуа». [252] — Какая ещё сухая мать, [253] мокрая мать, мы этими мещанскими выражениями и не пользуемся. — Перед Чуньмяо я поставил кружку чая «лунцзин». — Как хочешь, так меня и называй, не слушай, что он здесь болтает. Ты ведь вроде в магазине Синьхуа работаешь?

— Начальник Лань, — подаренную пачку Мо Янь запихнул в карман, а сигарету вытащил из моей. — Совсем ты, похоже, обюрократился. Барышня Пан Чуньмяо — продавец в детском отделе книжного магазина Синьхуа, в свободное время занимается литературой и искусством, на аккордеоне играет, танец павлина исполнить может, романсы поёт, а ещё публикует эссе в приложении к уездной газете!

— Вот как?! — удивился я. — Какая досада, что ты в книжном магазине!

— А никто и не отрицает, — заявил Мо Янь. — Я ей и говорю: «Пойдём к начальнику Ланю, пусть он тебя на уездную телестудию определит».

— Почтенный Мо, — покраснела она, глядя на меня, — я совсем не это имела в виду…

— Тебе ведь в этом году двадцать исполнилось? — сказал я. — Надо поступать в университет, на факультет искусств.

— Куда мне, что я умею… — потупилась она. — Занимаюсь от нечего делать, экзамены мне не пройти, зайду и от напряжения в обморок грохнусь…

— Не обязательно в университет поступать, — не сдавался Мо Янь. — Те, кто занимается искусством, университетов не кончали — вот я, например!

— Наглеешь ты день ото дня, — хмыкнул я. — Кто сам себя хвалит, в люди не выйдет.

— Про таких, как я, говорят — «превозносит свои способности, открыт душою»!

— Может, Ли Чжэна позвать? — поинтересовался я.

Ли Чжэн — ведущий врач городской психиатрической больницы, мой приятель.

— Ладно, не буду больше, разговор серьёзный, — смирился Мо Янь. — Тут у нас все свои, к начальнику уезда взывать не посмею, обращусь к старшему брату Ланю: ты и вправду позаботился бы о нашей маленькой сестричке.

— Конечно, но ведь есть ещё секретарь Пан — боюсь, я смогу гораздо меньше, чем она.

— В этом-то и особенность сестрёнки Чуньмяо, — сказал Мо Янь. — Старшую сестру никогда ни о чём не просит.

— Хорошо, — кивнул я, — скажи, кандидат в писатели, что ты в последнее время накропал?

Мо Янь принялся трещать без умолку о том, что он сейчас пишет. Я делал вид, что внимательно слушаю, а в голове перебирал всё о семье Пан. Клянусь небом, я и в тот миг не смотрел на неё как на женщину, и долгое время потом. Тогда мне было приятно просто смотреть на неё с ощущением мимолётности бытия. В углу бесшумно вращался напольный вентилятор, нагоняя от неё запах свежести, и на душе была радость.

Но через пару месяцев всё вдруг переменилось. Тоже воскресный день после полудня, тоже жарко, цикад в чинаре за окном уже не слыхать; лишь сороки, стрекоча, прыгают по веткам. Сороки приносят хорошие вести, и их появление стало для меня предзнаменованием счастья. Она пришла одна: болтун Мо Янь с моей помощью отправился в университет на курсы творческих работников, это решало вопрос о его образовании. А когда он вернулся, я помог ему выправить городской паспорт. За это время она приходила ко мне несколько раз, преподнесла коробку хуаншаньского чая «хоукуй». [254] Сказала, что его подарил отцу однополчанин, когда он ездил туристом в горы Хуаншань. Я справился о его здоровье, и она сказала, что ничего, даже в горы забирался без палки. Я выразил глубокое удивление и уважение, в ушах стояло поскрипывание его протеза. Заговаривал с ней и о работе на телевидении, мол, было бы желание, всё очень просто, одно слово — и готово. Не то чтобы моё слово имело такой вес, добавил я, главное — положение твоей старшей сестры. Она тут же стала оправдываться, мол, почтенный Мо Янь глупости говорит, не надо его слушать, я, правда, ничего такого не имела в виду. Заявила, что никуда не пойдёт, останется продавцом в магазине. Мол, когда приходят дети, продаю книги, когда их нет, сама читаю и очень довольна.