Когда они немного отплыли, София сказала:
— Фу-ты ну-ты.
— Что ты хочешь сказать своим «фу-ты ну-ты»? — спросила бабушка. — Ему нужны покой и уединение, но он не знает, как их обрести.
— Ну и что?
— А свой причал он построит все равно.
— Откуда ты знаешь?
— Дорогая девочка, — чуть раздраженно ответила бабушка, — каждый человек должен совершить свои ошибки.
Она очень устала и хотела домой, встреча повергла ее в непонятную печаль. Маландер одержим своей идеей, но, чтобы постичь ее, требуется время. Люди порой узнают истину слишком поздно, когда уже нет ни сил, ни желания начинать все сначала, или забывают о своей мечте по пути и тогда вообще остаются в неведении. Поднимаясь к дому, бабушка оглянулась на виллу, пересекающую горизонт, и подумала, что она похожа на навигационный знак. Особенно если задуматься и прищурить глаза, то можно принять ее за навигационный знак, предупреждающий, что здесь нужно сменить курс.
Всякий раз во время шторма бабушка и София вспоминали Маландера и придумывали тысячи способов спасти его яхту. Директор так и не приехал с ответным визитом, а его дом остался для них загадочным, наводящим на размышления береговым знаком.
Шлафрок
У папы был любимый шлафрок. Длинный, чуть ли не до пят, сшитый из очень плотного и тугого сукна, со временем ставшего почти негнущимся от соленой воды, земли и всего остального, что впиталось в него за долгие годы. Шлафрок, скорее всего привезенный из Германии, некогда был зеленого цвета. Спереди еще сохранились остатки сложной шнуровки и пара пуговиц из темного янтаря. Если шлафрок распахнуть, он делался широким, как палатка.
Раньше, в молодые годы, папа любил в шторм сидеть на мысе в своем шлафроке и смотреть на волны. Прошло время, и он стал надевать его, когда работал, или когда было холодно, или просто хотелось уединиться.
Несколько раз шлафроку грозило уничтожение. Достаточно вспомнить хотя бы тот случай, когда на остров приехали милые родственнички и навели порядок в доме, чтобы приятно удивить хозяев. Во время уборки они выбросили много вещей, дорогих семье, но хуже всего было то, что они вынесли на берег шлафрок и пустили его на волю волн. Позже они утверждали, что от него шел неприятный запах. Еще бы, но этот запах придавал ему особую привлекательность. Запах — очень важная вещь, он напоминает о том, что пережито, он похож на тонкое, но надежное покрывало, сплетенное из воспоминаний. От шлафрока пахло берегом моря и дымом, но, может быть, родственникам не дано было этого понять. Так или иначе, шлафрок вернулся в дом. Ветры кружили и метались над островом, волны бились о скалы и в один прекрасный день выбросили шлафрок на берег. Теперь от него исходил запах водорослей и моря, и в то лето папа больше не расставался с ним. Однажды весною в шлафроке завелись мыши. Они обгрызли мягкий, отороченный ворсистой тканью воротник, сделав из него для себя постельное белье и ажурные носовые платки. А однажды папа подпалил шлафрок, заснув у огня.
Спустя годы шлафрок переселился на чердак. Время от времени папа поднимался туда, чтобы поразмышлять. И все знали, что папа пошел подумать «на шлафрок». Он был расстелен под маленьким чердачным окошком, выходящим на южную сторону, большой, темный и таинственный.
В то холодное, дождливое лето Софию обуял дух противоречия, но на открытом воздухе было неуютно проводить часы обиженного одиночества. И София частенько находила приют на чердаке. Она сидела на картонной коробке рядом с шлафроком, произнося ужасные, убийственные слова. Шлафроку было трудно ей возразить.
В часы непродолжительных перемирий София и бабушка играли в карты, но обе так немилосердно жульничали, что игра всегда кончалась ссорой. Раньше такого никогда не бывало. Чтобы лучше понять внучку, бабушка пыталась вспомнить, какой была она сама в «переходном возрасте», но в ее памяти возникал только образ милой, послушной девочки. Мудрая бабушка пришла к выводу, что переходного возраста у нее еще не было и он может нагрянуть лет этак в восемьдесят пять, так что надо последить за собой. Все лето напролет лил дождь, папа работал с утра до ночи, не разгибая спины. София и бабушка даже не знали, замечает ли он их присутствие.
— Боже мой, — сказала как-то раз София, — так у тебя король, а ты молчишь!
— Не поминай имя Господа всуе, — сказала на это бабушка.
— Я не сказала «Господи», я сказала «боже мой».
— Это одно и то же.
— А вот и нет!
— А вот и да!
София бросила карты на пол и закричала:
— А мне плевать на него! И на всех плевать! Она побежала наверх по чердачной лестнице и захлопнула за собой крышку люка.
Потолок на чердаке был такой низкий, что невозможно было выпрямиться во весь рост. А если забудешь ненароком и выпрямишься, то тут же больно ударишься о балку на потолке. Кроме того, на чердаке было очень тесно, сохранился лишь узенький проход между наваленными вещами, которые хранились здесь или попросту были забыты и которые не смог бы отыскать ни один родственник. Этот проход вел от южного окошка к северному. Потолок между балками был выкрашен в голубой цвет. София не взяла с собой фонарик, и этот коридорчик на темном чердаке казался пустынной, беспредельно длинной улицей, с причудливыми домами, освещенными лунным светом. Улица эта упиралась в окно, открывавшее кусочек неба, а под ним, в темном углу, лежал шлафрок с застывшими складками, словно привидение, черное как уголь. София захлопнула крышку люка с такой силой, что теперь не могла ее поднять. Поэтому она поползла дальше и уселась на свою коробку. Шлафрок лежал, прикрыв одним рукавом распахнутый ворот. София сидела и смотрела на этот рукав и вдруг увидела, как тот едва заметно приподнялся! Легкое движение пробежало от ворота к полам шлафрока. Складки чуть изменились и снова застыли. Но София успела это заметить. Там, внутри шлафрока, кто-то жил. Или, может быть, сам шлафрок был живой? В ужасе София прибегла к простейшему способу бегства от беды и страха — она закрыла глаза и заснула. Она даже не слышала, как ее перенесли в кровать, но, проснувшись утром, помнила, что в шлафроке живет кто-то страшный. Она не сказала об этом никому, оставив внезапно открывшуюся тайну при себе, и много дней пребывала в почти веселом расположении духа. Дождь прекратился. Все это время София рисовала причудливые тени, маленькую луну на самом краю огромного темного неба и никому не показывала своих рисунков. Это неведомое и странное нечто сидело где-то в самой глубокой складке шлафрока. Время от времени оно вылезало наружу и снова пряталось. Угрожая, оно скалило зубы и было страшнее смерти.
В сумерки София поднималась к люку чердака и заглядывала внутрь. Даже вытянув шею, она могла увидеть только маленький кусок шлафрока.
— Что ты делаешь? — спросила бабушка.
— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! Бэ-э… — самым противным голосом, каким только могла, ответила София.
— Закрой люк, дует, — говорила бабушка. — Иди займись чем-нибудь.