Опять, во второй раз за день, Эраст Петрович подсматривал и
подслушивал через приоткрытую дверь, но теперь ни смущения, ни угрызений
совести не испытывал – только охотничий азарт и трепет радостного предвкушения.
Не все сердечному другу Глебу масленица, и поучиться у Фандорина он может не
только тому, как карту угадывать.
В комнате были трое. Давешняя женщина с гладкими волосами
сидела у стола, вполоборота к двери, и производила странные манипуляции:
зачерпывала маленькой ложечкой из банки серую студенистую массу и очень
осторожно, по несколько капель перекладывала в узкую жестянку вроде тех, в
которых продают оливковую эссенцию или помидорную пасту. Рядом стояли и другие
жестянки, как узкие, так и обыкновенные, полуфунтовые. Делает метательные
снаряды, догадался статский советник, и его радость несколько померкла.
„Герсталь“ пришлось убрать. Вряд ли получится произвести арест – достаточно
женщине дернуться от испуга или неожиданности, и от флигеля останутся одни
обломки. В разговоре бомбистка не участвовала, беседу вели двое остальных.
– Ты просто сумасшедший, – потерянно произнесла
приезжая. – У тебя от подпольной работы сделалась самая настоящая мания
преследования. Раньше ты таким не был. Если уж ты и меня подозреваешь…
Сказано это было таким убедительным, искренним тоном, что,
если бы Эраст Петрович собственными глазами не видел барышню в обществе
Пожарского, то непременно ей бы поверил. Брюнет с неподвижным, чеканным лицом
при встрече на вокзале не присутствовал, и все же в его голосе звучала
непоколебимая уверенность.
– Не подозреваю. Знаю. Записки подбрасывали вы. Не знал
только, заблуждение или провокация. Теперь вижу – провокация. Вопроса два.
Первый: кто. Второй… – Главарь террористов запнулся. – Почему, Жюли?
Почему?…Ладно. На второй можете не отвечать. Но первый непременно. Иначе убью.
Сейчас. Если скажете, тогда не убью. Партийный суд.
Было ясно, что это не пустая угроза. Эраст Петрович
приоткрыл дверь чуть шире и увидел, что „сотрудница“ Пожарского с ужасом
смотрит на кинжал, зажатый в руке боевика.
– Ты можешь меня убить? – Голос агентки жалобно
дрогнул. – После того, что между нами было? Неужто ты забыл?
Та, что изготавливала снаряды, звякнула чем-то стеклянным, и
Эраст Петрович, мельком повернувшийся на звук, увидел, что она закусила губу и
побледнела.
Грин же, наоборот, покраснел, но металла в его голосе не
убавилось.
– Кто? – повторил он. – Только правду… Нет?
Тогда…
Он крепко взял красотку левой рукой за шею, правую же отвел
для замаха.
– Пожарский, – быстро сказала она. –
Пожарский, вице-директор Департамента полиции, а теперь московский
обер-полицеймейстер. Не убивай меня, Грин. Ты обещал!
Суровый человек, кажется, был потрясен ее признанием, но
кинжал спрятал.
– Зачем ему? – спросил он. – Не понимаю.
Вчера понятно, но раньше?
– Об этом меня не спрашивай, – пожала плечами
Жюли.
Поняв, что немедленная смерть ей не грозит, она что-то очень
уж быстро успокоилась и даже стала поправлять прическу.
– Я вашими играми в казаки-разбойники не интересуюсь.
Вам, мальчишкам, только бегать друг за другом, из пугачей палить и бомбы
бросать. Нам бы, женщинам, ваши заботы.
– А в чем ваша забота? – Грин смотрел на нее
тяжелым, недоумевающим взглядом. – Что в вашей жизни главное?
Тут уж удивилась она:
– Как что? Любовь, конечно. Важнее этого ничего нет.
Вы, мужчины, уроды, потому что этого не понимаете.
– Из-за любви? – медленно выговорил самый опасный
российский террорист. – Снегирь, Емеля, остальные? Из-за любви?
Жюли наморщила носик:
– А из-за чего же еще? Мой Глеб тоже урод, такой же,
как ты, хоть играет не за разбойников, а за казаков. Что просил, то я и делала.
Мы, женщины, если любим, то всем сердцем, и тогда уж ни на что не оглядываемся.
Пускай хоть весь мир летит к черту.
– Сейчас проверю, – сказал вдруг Грин и снова
вынул кинжал.
– Ты что?! – взвизгнула „сотрудница“,
отскакивая. – Я же призналась! Что еще проверять?
– Кого вы больше любите, его или себя. Террорист шагнул
к ней, а она попятилась к стене и вскинула руки.
– Сейчас вы протелефонируете своему покровителю и
вызовете его сюда. Одного. Да или нет?
– Нет! – крикнула Жюли, скользя вдоль
стены. – Ни за что!
Она достигла угла и вжалась в него спиной. Грин молча
приблизился, держа кинжал наготове.
– Да, – произнесла она слабым голосом. – Да,
да. Хорошо… Только убери это.
Обернувшись к сидящей женщине, которая все так же размеренно
делала свою опасную работу, Грин приказал:
– Игла, справься, каков номер обер-полицеймейстерства.
Носительница странного прозвища – та самая связная, о
которой рассказывал Рахмет-Гвидон, – отложила незаконченную бомбу и
встала.
Эраст Петрович воспрял духом и приготовился действовать.
Пусть Игла отойдет от смертоносного стола хотя бы на десять шагов. Тогда
толкнуть дверь; в три, нет, в четыре прыжка преодолеть расстояние до Грина;
оглушить его ударом ноги в затылок, а если успеет обернуться, то в подбородок;
развернуться к Игле и отрезать ее от стола. Непросто, но выполнимо.
– Сорок четыре двадцать два, – всхлипнув, сказала
Жюли. – Легкий номер, я запомнила.
Увы, Игла так и осталась возле своих бомб.
Телефонного аппарата Фандорину было не видно, но, очевидно,
он находился здесь же, в комнате, потому что Грин, снова убрав кинжал, показал
рукой куда-то в сторону:
– Вызывайте. Скажите, очень срочно. Выдадите – убью.
– „Убью, убью“, – усмехнулась Жюли. – Какой
ты, Гринчик, скучный. Хоть бы вышел из себя, закричал, ногами затопал.
Какие быстрые переходы от страха и отчаянности к нахальству,
подумал статский советник. Редкостная особа.
И оказалось, что он еще недооценил ее дерзость.
– Значит, меня ты называешь на „вы“, а ее на
„ты“? – кивнула она на Иглу. – Так-так. Занятная у вас парочка.
Посмотреть бы, как вы милуетесь. То-то, наверно, железка о железку лязгает.
Любовь двух броненосцев.
Осведомленный о распущенности нравов, характерной для
нигилистической среды, статский советник этому сообщению нисколько не удивился,
но Игла вдруг пришла в необычайное возбуждение – хорошо хоть стояла, а не
сидела над бомбами.