– „Злом зло искореняя…“
Глава шестнадцатая
Вспышка
Сразу же после казни Пожарского нужно будет уходить. Грин
уже решил, как – извозчиком до Богородского, там достать лыжи и через
Лосиноостровский лес, в обход застав, до Ярославского тракта. Только бы
выбраться из Москвы, дальше всё просто.
Жалко было труда. Бомбы снова придется оставить: склянка с
гремучим студнем была еще наполовину полной, байки стояли, снаряженные
взрывателями и заправленные шрапнелью, но еще не закрытые. Да и лишняя тяжесть.
В саквояже лежало только самое необходимое: фальшивые
документы, белье, запасной револьвер.
Игла смотрела в окно на заколоченный дворец. Через несколько
минут ей предстояло покинуть дом, в котором она выросла. Вероятнее всего,
покинуть навсегда.
Перед тем, как повторно протелефонировать в
обер-полицеймейстерство, Жюли спросила, заглянув в глаза:
– Грин, ты обещаешь, что не убьешь меня?
– Если приедет.
Она перекрестилась и вызвала станцию.
– Алло, Центральная? Сорок четыре двадцать два. На сей
раз Пожарский оказался на месте.
– Глеб, – сказала ему Жюли прерывающимся от
волнения голосом. – Миленький, скорей сюда, скорей! У меня одна
секундочка, объяснять некогда! Пречистенка, усадьба Добринских, флигель с
мезонином, увидишь. Только один приезжай, непременно один. Я открою. Тут такое,
ты себе не представляешь! Будешь ручки целовать. Всё-всё-всё, больше не мигу!
– Приедет, – уверенно сообщила она,
разъединившись. – Примчится немедленно. Я его знаю. – Взяла Грина за
руку, умоляюще произнесла. – Гринчик, ты дал слово. Что вы со мной
сделаете?
– Слово есть слово. – Он с отвращением
высвободился. – Ты увидишь, как он умрет. Потом отпущу. Пусть партия
решает. Приговор известен. Объявят вне закона. Каждый, кто увидит, обязан
уничтожить, как гадину. Беги на край света, забейся в щель.
– Ничего, – легкомысленно пожала плечами
Жюли. – Мужчины везде есть. Не пропаду. Всегда мечтала увидеть Новый Свет.
Она сделалась совершенно спокойна и, переведя взгляд с Грина
на Иглу, сожалеюще вздохнула:
– Ах, бедные вы бедные. Бросьте вы к черту эти
глупости. Ведь она тебя любит, я вижу. И ты ее. Жили бы себе, радовались
этакому счастью. Хватит людей-то убивать. Ничего хорошего на этом все равно не
построишь.
Грин промолчал, потому что думал о предстоящей акции и
потому что дискутировать было незачем. Но Игла, разглядывавшая двойную
предательницу с брезгливым недоумением, не выдержала:
– Только о любви ничего больше не говорите. А то ведь я
вам честного слова не давала. Могу застрелить.
Жюли нисколько не испугалась, тем более что руки Иглы были
пусты.
– Презираете меня за то, что я из-за Глебушки умирать
не захотела? Напрасно. Я свою любовь не предавала – я сердца послушалась.
Если б оно сказало мне „умри“, я бы умерла. А оно сказало: проживешь и без
Глеба. Перед другими я притворяться умею, перед собой – нет.
– Ваше сердце ничего другого сказать не могло, –
ненавидяще заговорила Игла, а дальше Грин слушать не стал.
Вышел в коридор и встал у окна кухни, чтобы наблюдать за
улицей. Пожарский должен был появиться с минуты на минуту. Справедливость
свершится, товарищи будут отомщены. Снегирь, Емеля, Бобер, Марат, Нобель,
Шварц. И еще Гвоздь.
Взгляд вдруг заметил странность – отпечаток подошвы на
подоконнике, прямо под открытой форточкой. В этом знаке содержался какой-то
тревожный смысл, но задуматься о нем Грин не успел – звякнул дверной
колокольчик.
Открывать пошла Жюли, Грин стоял за дверью с „кольтом“
наготове.
– Только попробуйте, – шепнул он.
– Ах, перестань, – отмахнулась она, отодвинула
засов и сказала кому-то невидимому. – Глебчик, входи, я одна.
В прихожую вошел человек в темно-сером пальто и куньей
шапке. Грина вошедший не заметил и оказался к нему спиной. Жюли быстро
поцеловала Пожарского в ухо и щеку, поверх его плеча подмигнула Грину.
– Пойдем, что покажу.
Она взяла обер-полицеймейстера за руку и потянула за собой в
комнату. Грин неслышно ступал сзади.
– Кто это? – спросил Пожарский, увидев
Иглу. – Минутку, не представляйтесь, я сам… А, догадался! Какой приятный
сюрприз. Что это значит, Жюли? Ты сумела склонить мадемуазель Иглу на сторону
правопорядка? Умница. Однако где же кумир моего сердца, доблестный рыцарь
революции господин Грин?
Тут-то Грин и ткнул ему дуло между лопаток.
– Я здесь. Руки на виду. До стены и медленно лицом.
Пожарский развел руки в стороны, держа их на высоте плеч,
сделал десять шагов вперед и развернулся. Лицо его было напряжено, брови сдвинуты.
– Ловушка, – сказал он. – Сам виноват. Я
думал, Жюли, что ты меня любишь. Ошибся. Что ж, и на старуху бывает проруха.
– Что такое „ТГ“? – спросил Грин, держа палец на
спуске.
Обер-полицеймейстер негромко рассмеялся.
– Вот оно что. А я-то думаю, что это господин Грин мне
сразу пулю в затылок не всадил. Все-таки кое-что человеческое нам не чуждо?
Любопытствуем? Ладно уж, по старому знакомству отвечу на все ваши вопросы.
Заодно пару лишних минут воздухом подышу. Рад лично познакомиться с давним
адресатом. Вы точно такой, каким я вас представлял. Да вы спрашивайте о чем
хотите, не стесняйтесь.
– „ТГ“, – повторил Грин.
– Ерунда, шутка. Означает „третий радующийся“,
по-латыни „терциус гауденс“. Смысл шутки, я надеюсь, понятен? Полиция
истребляет вас, вы истребляете тех, кто мне мешает, а я смотрю на ваши забавы и
радуюсь. По-моему, остроумно.
– Как „мешает“? Почему? Губернатор Богданов, генерал
Селиванов, предатель Стасов…