Американка - читать онлайн книгу. Автор: Моника Фагерхольм cтр.№ 98

Никто Херман вздохнула и рассмеялась своим воркующим низким голосом, который когда-то так очаровал Сандру и Дорис, что они дни напролет упражнялись в подражании ему, но безуспешно. Хотя так бывает с людьми, которые нравятся: забываешь, как они выглядели, и их голоса. Это Сандра и Дорис могли подтвердить уже тогда, давным-давно.

— А с женщиной вроде Кенни все еще хуже, разница между нами всего четыре года, но она способна заставить даже меня почувствовать себя унылой и туповатой. Старухой, недовольной собственной медлительностью и неспособностью выполнять даже самые простые повседневные дела. Все мы умрем. Но совсем не весело сознавать это. Заметь: я говорю это из добрых побуждений. Молодая женщина, о которой мы говорим, — моя сестра.

— Значит, это называется «порода»? — продолжил кто-то за стеной в большой светлой квартире. И повысил голос, чтобы Сандра могла услышать. Да, это была Рита, Рита-Крыса. Она была на такое способна.

— И можно спросить, какая?

Кенни рассмеялась, но весело. Рита была грубее. Кенни не была грубой. Она не могла быть грубой, она же была такой лучистой, такой независимой, такой любезной.

Маленькая Сандра. Бедняжка Сандра. Бедная бедная Сандра. Во рту пересохло. Облизала губы мокрым языком. Задержала язык на воображаемой складке на верхней губе. Она была глубокой.

Процесс, в результате которого Сандра вновь превращалась в немую с заячьей губой, начался.

Надо сразу сказать, что эти воспоминания, как и описание жизни Сандры в городе у моря до ее отъезда, отличаются крайней субъективностью.

Это точка зрения Сандры.

Потому что другой нет. Мир сжался.

Так что, вполне возможно, Кенни и Рита разговаривали совсем о другом. Может, Сандра просто вообразила себе все то, что якобы происходило за стеной. Это вполне вероятно. У них наверняка были более интересные темы для разговора, чем Сандра, которая в своих преувеличенных фантазиях видела себя в центре всеобщего внимания (негативного или позитивного — так вновь проявлялась самозацикленность девочки с заячьей губой). Например, когда Кенни приветливо обращалась к Сандре и спрашивала, не хочет ли она пойти с ними куда-нибудь (она об этом в самом деле часто спрашивала, в квартире в городе у моря, по крайней мере поначалу), Сандра была способна услышать в ее словах скрытые полутона и диссонансы.

Сказано одно, а подразумевалось совсем другое.

— Ей важно быть со всеми в хороших отношениях, — сказала Никто Херман. — Может, так и есть. Не знаю. Ты не представляешь, как мало я знаю о своих сестрах. Хочешь, расскажу про Эдди?

— Ты УЖЕ рассказывала об Эдди, — отвечала Сандра, для которой все это осталось в прошлом.

— Ну, не все. Ничего о том, как мало я ее понимала. Думаю, она была способна на все, что угодно. Даже на убийство.

Это ты теперь говоришь, подумала Сандра. Но вслух ничего не сказала. Она допила вино и потянулась за бутылкой на письменном столе между ними, чтобы наполнить бокал. Сандра выпила. И Никто Херман выпила.

Они немного помолчали, а потом сменили тему разговора. Солнце скрылось за крышами, стало сумрачно, и когда вино кончилось, наступил вечер, ранний вечер, неудобно ранний. Никто Херман надо было куда-то идти, с кем-то встречаться, и она стала приводить себя в порядок. Сандра наоборот — куда ей было идти в такой вечер: спать ложиться еще рано, а из-за выпитого вина невозможно ничем заниматься. Ничего не оставалось, как только вернуться домой, но это было немыслимо.

И вот именно в таком настроении, в таком состоянии она впервые отправилась на охоту.

— Эдди, — сказала Никто Херман. — Мы не знаем, что случилось. Но у нас есть веские причины считать, что все было именно так, как рассказывают. Я сама ни минуты не сомневаюсь, что Эдди была в состоянии свести с ума любого, кто к ней привяжется. Того мальчика, Бьёрна, например. Или Бенгта. Бедный маленький Бенгт!

— Я это и Дорис говорила, — продолжала Никто Херман. — В нашу последнюю встречу. В доме на болоте. Она была там, когда я приехала. Сказала, что убиралась. Она была страшно взволнована, почти вне себя, бедняжка. Если бы я поняла… Но ты же знаешь, какой она была… невозможно было поверить, представить себе.

— Я сказала Дорис, поскольку она, казалось, была в таком отчаянье, что она должна перестать думать об американке и всем прочем. Что это прошло и забыто. Жизнь должна продолжаться. Это я ей тоже сказала.

— Дорис, — и голос Никто Херман оборвался, — она… да. И эта уборка. Меня это тоже удивило. Ее эффективность, я хочу сказать. Потому что конечно в доме было все мило и аккуратно, но когда я спустилась в подвальный этаж, после нашей маленькой совместной прогулки, то увидела, что кто-то приволок к бассейну пару огромных грязных походных ботинок. Они стояли такие роковые у края бассейна. Я поняла, конечно, что это шутка. Это были ее ботинки. Ты знаешь, о каких я говорю. Ни у кого больше таких не было. Я потом взяла их и почистила.

На улице, по дороге в подземный танцклуб «Алиби», Сандра думала о ней, американке. Она словно была окружена ею, по-настоящему. Ее сестрами. Ей следовало бы узнать ее получше, разузнать о ней поподробнее.

Но раз это не получилось, можно судить о человеке и по его семье. Но сам человек по-прежнему останется кем-то другим, таким, какой есть — или был. Американка.

Походить в ее мокасинах. Это единственный способ.

— Иногда я себя спрашиваю, Сандра, — сказала в заключение Никто Херман, — чем вы, собственно, занимались? Вы двое — Дорис и ты, — когда были вместе?

Ботинки у бассейна.

Ага, вот, значит, как.

Твое последнее известие, Дорис. Спасибо за это.

Итак: незначительную часть того короткого времени, которое Сандра прожила в городе у моря, она посвятила дешифровке тех сведений, которые ей давало окружение. Прежде всего — Кенни и Рита, поскольку они почти все время были рядом.

Хотя Риту и не надо было дешифровывать. Она выражалась с шокирующей прямотой. И пусть это и не было приятно, так было легче. Известно было, кто она такая (говно). Известно было, чего от нее ждать (ничего, ничего, ничего).

А вот с Кенни — все наоборот. Если Кенни говорила «да», Сандра была уверена, что она имеет в виду — «нет». Все, что говорила Кенни, имело второй смысл. Особенно когда она старалась быть максимально любезной.

— Она безнадежна, — вздыхала Кенни в компании Риты за стеной. — В ней нет жизни. Она словно мертвая.

— Она помешалась на самой себе, — констатировала Рита. — На своем патетическом личике с расщепленной губой, которое она дни напролет рассматривает в зеркале.

— Какая расщепленная губа?

— Маленькая девочка с заячьей губой. Разве ты не слышала?

— Нет, расскажи.

Из Возвращения Королевы Озера, глава 1. Где началась музыка?