Американка - читать онлайн книгу. Автор: Моника Фагерхольм cтр.№ 44

— Душечка-душечка Пинки, — ныла Дорис, кривляясь перед экраном, изображая стриптизершу. — Ну сделай мне хотя бы чуточку похожую причесочку!

Сказано — сделано. Даже Пинки не смогла устоять против канючащей Дорис. Вскоре телевизор вообще выключили, и девочки, к которым Пинки тоже причислялась в эти длинные субботние вечера, занялись преображением Дорис Флинкенберг в абсолютно «хм, развеселую девчонку». Эта игра в подвальном этаже дома на болоте и ее наглядные результаты привели к тому, что Дорис Флинкенберг запретили переступать порог дома по субботам, начиная с того вечера и до конца охотничьего сезона. Потому что как раз тогда, когда Дорис на огромной сверкающей сцене, в которую превратился край бассейна, исполняла свое стриптиз-шоу «хм, развеселой девчонки», демонстрируя «особенно рискованную» хореографию, мама кузин в халате уборщицы фирмы «Четыре метлы и совок» вошла в дом через дверь подвального этажа, которой пользовались лишь осенью в период охотничьих собраний, — это был удобный вход для уборщиц и официантов. «Ну, мама кузин! — воскликнула Дорис вне себя. — Это же была просто игра!» Но ничто не помогло. Судьба Дорис Флинкенберг была решена. «Живо ступай домой. Чтоб я тебя здесь больше не видела!»

В результате Дорис и Сандра взяли на себя уборку в доме после охотничьих кутежей. Хоть Дорис и не разрешалось присутствовать, но она была слишком любопытная. Так что каждое воскресное утро после охотничьей пирушки Дорис приходила к дому в самой болотистой части леса, и они с Сандрой надевали комбинезоны «Четырех метел и совка» — новенькие, специально придуманные для новой фирмы.

— В этом доме и впрямь пахнет борделем, — шептала Дорис Флинкенберг с восхищением.

Плоть немощна. Итак, эти пресловутые охотничьи праздники происходили в доме на болоте: субботними вечерами, субботними ночами, порой даже — до раннего воскресного утра. Дом наполнялся охотниками из охотничьего общества. Конечно, не всеми, но многими, прежде всего теми, кто после длинного азартного дня, проведенного в лесу и в поле, были настроены на такие же дикие увеселения в течение долгой ночи.

Со стриптизершами, «развеселыми девчонками» или — хм! — как их еще назвать. «Официанточки» называл их сам Аландец, весьма многозначительно.

«Хм, развеселые девчонки». Это «хм» пошло, между прочим, от Тобиаса Форстрёма, учителя из школы в центре Поселка. Это он так выразился по поводу того самого сочинения «Профессия — стриптизерша», написанного Дорис Флинкенберг сто лет тому назад, которое вызвало немалый переполох и едва не положило конец дружбе Дорис Флинкенберг и Сандры Вэрн. Это он тогда отвел Дорис Флинкенберг в сторонку и дружески объяснил ей, что не следует говорить стриптизерша, а надо называть феномен его подлинным именем.

— Может, мне и не следует этого говорить, но это называется, хм — «развеселая девчонка». — Последовало некоторое молчание, за время которого Тобиас Форстрём осознал, что по ошибке сорвалось у него с языка. — Хм, проститутка, хотел я сказать…

Только между нами, людьми с болота. Тобиас Форстрём взял на себя особую миссию просветить Дорис Флинкенберг. Он тоже был родом с болота. Мы, люди с болота, должны держаться вместе. Так он заявил.

Дорис не больно-то слушала его речи. Ее больше радовало совсем другое: теперь она знала ДВА слова для одного и того же феномена или даже три. Проститутка. Развеселая девчонка… хи… хи… ей не терпелось рассказать об этом Сандре.

Но шлюх, когда они появлялись в доме в самой болотистой части леса, было легко распознать, но в то же время трудно отличить друг от дружки. В туфлях на высоких каблуках и коротких юбчонках, на характер и особые черты внимания никто не обращал. Одна — брюнетка, другая — рыжая, третья — блондинка и так далее, и никаких нюансов — только ясные яркие краски.

Четвертая вовсе не была похожа на какую-то «хм…», а скорее на жеманный вариант первой школьной воображалы, которую звали Биргитта Блументаль, она носила юбку в складку и кружевные блузки. Но разница между той и этой была в том, что первая носила очень легкомысленное нижнее белье. Черно-красное…

И так во всем. И у всех — короткие маечки. Из пестрой парчи — золотой и серебряной. И чулки в сеточку. А порой и вообще без чулок. И трусов. Никаких подштанников, как говорили в Поселке.

Они сливались, все — кроме Пинки. Потому что Пинки, она была особенная, специфическая. Пинки в розовом от макушки до пят: Пинки в полиэстеровой куртке с белой каймой — в о-б-т-я-ж-к-у.

Дорис, Сандра и Бомба Пинки-Пинк. Днем, если девочки не уезжали в город у моря и не ходили в кино, на художественные выставки или в матросские кабачки с Никто Херман, они втроем лежали на дне бассейна и бездельничали. Болтали, смотрели телевизор, листали журналы. Модные журналы; старые номера «Эль» и «Вог», французский «Эль» и итальянский «Вог». Они достали их из Гардеробной. Это Пинки их там нашла, когда Сандра однажды привела ее туда.

Журналы лежали там все время, на полке над тканями и всем прочим, но Сандра, поскольку была невелика ростом, никогда так высоко не заглядывала. А Пинки в своих серебряных туфлях на полуметровых каблуках пришла в восторг. «Правильно, — крикнула она в восхищении, — французский „Эль“ и итальянский „Вог“!»

То есть не американский, не английский и не какой-нибудь там еще.

— Мало кто разбирается в таких вещах, — со знанием дела объясняла Пинки. — Но этот человек, она… так это, значит, была твоя мама? — спросила Пинки Сандру.

— Есть, — поправила Дорис, уверенно. — Это ЕСТЬ ее мама.

— Я сказала «была», — отвечала Пинки, она вдруг рассердилась на Дорис Флинкенберг, — в том смысле, что сейчас ее здесь нет.

Из-за того что Пинки порой бывала такой — роняла неожиданные фразочки, вроде тех о журналах и тому подобное, Сандра иногда забывалась и начинала разговаривать с ней так, как когда-то давно говорила с Лорелей Линдберг в Маленьком Бомбее. Конечно, только тогда, когда рядом не было Дорис; они никогда не играли в Лорелей Линдберг в Маленьком Бомбее.

Это было неуместно. Лорелей Линдберг из их игр была другой. И имя, Лорелей Линдберг, которое сорвалось с языка Дорис Флинкенберг давным-давно, прекрасно подходило для игр. Возможно, оно годилось и для Маленького Бомбея, но по-другому. Это имя, оно было и там совершенно к месту, оно нужно было как защита. Для самой Сандры; защита от того, что еще надо было защищать, что еще оставалось в ней, пряталось где-то внутри. Хрупкое и сложное, все такое. Имя Лорелей Линдберг, как заклинание, формула для всего, что относилось к тому тяжелому в душе, из чего невозможно было сплести историю.

И однажды, среди тканей в Гардеробной, когда они были там вдвоем с Бомбой, случилось так, что Сандра начала вдруг расспрашивать Пинки о многом таком, на что Пинки не могла ответить, вообще завела такой разговор, какого никогда прежде не заводила даже с Дорис Флинкенберг.

— Какой сорт дупиони ты предпочитаешь? Какой шелк? Что тебе больше нравится — тафта или восемнадцатимиллиметровый хаботай? Должна признаться, что питаю большую слабость к настоящему тончайшему шелку хаботай.