— Слушай, а если я за тобой туда зайду? Ненадолго? Мне правда очень хочется тебя повидать. Мы погуляем где-нибудь недалеко, и я тебя опять к Лильке отведу.
На чем мы и договариваемся.
В двенадцать я срываюсь с работы и в половине первого звоню в Лилину дверь. В квартире дым коромыслом. Посреди Лилькиной комнаты лежат две огромные сумки, из них торчат во все стороны разные вещи. Еще какие-то вещи раскиданы по диванам. Сама Лилька на кухне поит чаем некоего дальнего знакомого. Вглядевшись в меня, она мгновенно хватает с плиты кастрюлю с горячей картошкой, плюхает ее на стол, заставляет меня сесть рядом и накрывает мою голову махровым полотенцем.
— Дыши. Картошка горячая, только что сварила. Дыши паром немедленно. А потом я тебе таблетку дам, мне Лешка американский аспирин оставил. Ты мне нужна здоровая.
Я пытаюсь протестовать, но из-под махрового полотенца получается слабо. Я смиряюсь и дышу. В конце концов это и правда полезно, я и сама знаю, просто что ж я — сама себе картошку, что ли, буду варить?
Лилькина вера в американский аспирин кажется мне смешной, но через час я действительно чувствую себя почти человеком. Даже нос задышал. Лилька к тому времени выпроводила знакомого, и в ожидании следующего визитера мы с ней судорожно пытаемся застегнуть сумки и обсудить мою судьбу.
— Лилька, он сюда за мной зайдет, сама посмотришь. Но он мне нравится, и я прикинула — там все очень прилично.
— Посмотрим, — фыркает Лилька. — Во всяком случае, не хуже Севки твоего, это уж точно.
— Да уж, — соглашаюсь я. — Хуже трудно придумать.
Следующий посетитель не заставляет себя ждать, потом еще один, потом заходят Ляля с Сашкой, потом забегает Лилькина мама с очередной курткой, которую Лилька непременно должна взять с собой. Поток гостей бесконечен и непрерывен — это такой своеобразный ритуал провожания человека Туда. Сейчас хоть и многие уезжают, это все равно кажется чем-то странным, пугающим и замечательным одновременно. Поэтому люди идут и идут. Новость об очередном отъезде разносится по знакомым с быстротой молнии, кто-то хочет проститься, потому что никогда неизвестно точно, вернется ли человек, кому-то нужно передать с оказией письмо или посылку — почта и по стране-то ходит еле-еле, а уж до заграницы-то почти не доходит совсем. Звонки по телефону страшно дороги. Передача с оказией — едва ли не самая надежная возможность общения с уехавшими близкими. Я это точно знаю — год ожидания Севки дал мне возможность отлично изучить все эти «воздушные пути».
В какой-то момент среди всей этой неразберихи в кухне появляется Лилькин дед. Приветствует меня: «Здравствуй, Соня», забирает свою кашу (когда Лилька успела ее сварить, остается для меня загадкой), треплет внучку по голове: «Спасибо, куколка», и важно отбывает в свою комнату. Между прочим, он абсолютно в здравом уме и прекрасно знает, что меня зовут Асей, но почему-то предпочитает Соню. Когда я звоню Лильке и попадаю на него, он ей потом аккуратно передает: «Тебе звонила твоя Соня, которая Ася».
Господи, а что же с ним будет теперь, после Лилькиного отъезда? Спрашиваю.
— Не трави душу, — машет рукой Лилька. — Мать сейчас его в санаторий для ветеранов устраивает, на месяц, а потом... Придумают что-нибудь, или мать к себе возьмет, или брат ее, дядя Слава...
— А он согласится? — сомневаюсь я.
— Да в том-то и дело... Никуда он из этой квартиры ехать не согласится, он тут всю жизнь прожил, и бабушка здесь умерла... Он уж мне говорил: «Куколка, передай своей Соне, которая Ася: если она захочет, может жить у меня, когда ты уедешь».
— Лилька, но я не смогу каждый день приходить... Ты же знаешь. Пару раз в неделю — да, но...
Лилька не дает мне договорить.
— Да ты с ума сошла, я же не к тому. Еще тебе не хватало... У деда, между прочим, здесь двое взрослых детей — мать и дядя Слава. Только кашу три раза в день никто не будет бегать варить. Но, я думаю, они как-нибудь разберутся, иначе бы дед меня не отпустил.
— А он тебя отпустил? — поражаюсь я.
— А то. И благословил, все как положено. Мать забыла, а он — никогда.
— Ну маме Рите и некогда особенно было, — хихикаю я. — Если учесть, с какой скоростью все случилось.
— И то верно, — соглашается Лилька. — Даже бедная Ляля, и та ничего не успела узнать.
Мы снова вспоминаем подробности Лилькиной свадьбы, наш летний отдых, безумие моего дня рождения, мои передряги с Севкой, потом появляется очередной визитер...
Яша приходит около пяти. Сперва он звонит от метро, я объясняю ему дорогу и через десять минут иду открывать дверь на звонок. Совершенно случайно мы с Лилькой в это время снова одни. Лилька встречает Яшу как старого знакомого.
— Привет. Думаю, заочно мы уже хорошо знакомы. Проходи, раздевайся, садись и рассказывай.
Яша, нисколько не теряясь, проходит в комнату, садится за неимением свободных стульев прямо на пол и действительно начинает что-то рассказывать. Через пять минут мы все увлеченно треплемся, а еще через двадцать приходит очередной визитер, и Лилька выгоняет нас погулять на пару часов «чтобы не толпиться на кухне, все равно от вас толку нету». Закрывая за нами дверь, она тихо показывает мне большой палец и шепчет: «Одобряю».
Мы прогуляли не два часа, а, наверное, все четыре, бродя переулочками центральной Москвы и, по-моему, не очень видя дороги. Сидели на каких-то лавочках, стояли под какими-то деревьями в каких-то скверах. Дождя, к счастью, не было, но к вечеру похолодало, Яша надел на меня свою куртку и грел, прижимая к себе. О чем мы разговаривали? Обо всем, это почти невозможно воспроизвести, разговор перескакивал с каких-то глобальных вещей на мелкие и неважные, но существенным было то, что по каждому поводу мы совпадали во мнениях настолько, что иногда произносили какие-то фразы хором, не сговариваясь. Как близнецы, которые обрели друг друга после долгой разлуки. Казалось, этому человеку можно рассказать совершенно все что угодно, и он услышит меня и поймет все как надо. Не то чтобы я собиралась такое делать, на это я достаточно ученая жизнью, но все равно — было хорошо. И просто невозможно казалось ни расстаться, ни перестать говорить.
К Лильке мы вернулись около десяти. Посетители закончились, вещи упаковались. Мы сели на кухне, Лилька поставила чайник... Среди общего трепа я на минутку вышла в ванную, а, возвращаясь (у Лильки в ванную нужно идти длинным темным коридором), услышала:
— Только ты должен понимать — ее нельзя сейчас обидеть. Ей и так хватило. — Это Лилька.
— Я не обижу.
— Ты постарайся. А то я уезжаю, а она совсем одна остается.
— Понимаю. Ты не думай, я...
В этот момент я вошла. Они тут же замолчали, как виноватые, и Лилька стала всем горячий чай наливать. Вот так. Стоит уйти пописать, тебя тут же за спиной начинают сватать изо всех сил. Но не то чтобы я на нее за это сердилась...