Успех - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Эмис cтр.№ 49

— Никак. Они не смогут организоваться, даже если бы у них была такая возможность. Чего нет, того нет.

— Недоноски, — сказал Телятко, бросив на меня безучастный взгляд.

Совещание прекратилось вскоре после обольстительного явления жены Телятко, на удивление развратного вида женщины, Мег (или Мигги, Мэгз?), словом, какая-то нелепица. На ней были поразительные белые брюки. Часть их, начинавшаяся примерно с середины зада, была прозрачной, как полиэтилен: виднелись очертания трусиков в бледно-голубую клетку. Обладательница чудовищно огромного бюста, она уделяла мне жутко много внимания под задумчивым сероглазым взглядом Телятко. (Похоже, он считает меня крутым.) Я выпил — не могу сказать точно, но что-то около трех четвертей бутылки.

— В следующий раз оставайтесь на ланч, — сказала Мэгз.

— Твое здоровье, — сказал Телятко.

Счастливый, я пошел пешком по солнышку в направлении метро. На ходу я думал: «Хочу всего: того и того. Хочу всего того и всего того. Хочу всего того и всего того. Я не хочу того, что есть у него. Но я хочу того, чего хочет он».

— Приветствую вас, великодушный сэр. Приветствую вас, сладчайший принц, — произнес я сорок минут спустя (все люди казались мне старыми знакомыми).

Замудоханный хиппи лежал, поджариваясь на солнце, на маленькой парковке за «Бесстрашным лисом». Он распластался на горячем асфальте, раскинув руки, как орел крылья, словно индейцы готовили из него бифштекс. Почти все зубы у него вывалились, кожа обмахрилась, как старая веревка.

— Как, черт возьми, дела? — спросил я.

— Я с такими говнюками, как ты, не разговариваю, — ответил замудоханный хиппи.

— До чего ж мне нравится, когда меня считают говном. Как ты-то об этом узнал, золотко?

— С говнюками не разговариваю.

— Да ты настоящий «простак на холме», [17] верно? Объясняешь говнюкам, что в этом чертовом мире творится.

— Отвали, говно.

— Отлично! Все по кайфу. И с тобой все ништяк. Хорошенькое местечко ты себе выбрал, а какая славная долгая зима еще впереди — и жить тебе долго и счастливо.

— Ты за меня не переживай, дерьмо. Со мной все в порядке.

— Да, да, я знаю, все в порядке, точно. Дай же мне высказаться. У тебя все лучше, чем у нас, жиряг, которые целыми днями торчат в своих уютных конторах, а ночью сворачиваются калачиком под одеялом. Ты приводишь сюда своих цыпочек?

— Да.

— И ставишь классную музычку, достаешь виски и все в таком духе… Ну-ну. Спорю, эти соски как раз для тебя, для таких сердцеедов, как ты. Начнем с того, что на вид тебе лет восемьдесят, беззубый и всякое такое, а всем известно, что они от этого тащатся. Плюс прикид у тебя что надо — последний писк. И…

— Топай на работу, ты, говеха.

— Посмотри на себя, безмозглый хиппи. Да тебя за одну твою вонь можно за решетку посадить. Посмотри на себя, ты, бомж безмозглый.

— Заткнись, дерьмо. Найди себе такого же говнюка — с ним и разговаривай. Ко мне-то что прицепился?

— Потому что мне это нравится, — сказал я. — Нравится!..

Для поверхностного наблюдателя, по крайней мере, вечер 30 сентября, наверное, выглядел бы как типичный междусобойчик. Все нормально, все под контролем: я вовремя возвращаюсь со службы, Урсула, думая о чем-то своем, вяжет, пока я переодеваюсь и выпиваю чего-нибудь, Грегори равнодушно проходит через наши комнаты, чтобы смыть с себя запахи и прикосновения чужих людей, затем ужин в винном баре, дорога домой — никаких рук — по Квинсуэй (громогласные витрины магазинов, темных изнутри, случайный бродяга или кружащийся, размахивающий руками пьяница — все одновременно притягивает и отталкивает Урсулу), успокаивающая полутьма нашей короткой анфилады: маленький обогреватель ритмично пофыркивает в углу, толстые шторы задернуты, разделяющая нас дверь распахнута настежь, пока не приходит время ложиться. Я на очереди в ванную — второй (успеваю мельком взглянуть на себя в зеркало. Кстати, в последнее время я мочусь в раковину; так удобнее, к тому же это напоминает о необходимости подмыться).

— Не задерживайся, — говорю я, как обычно, на обратном пути.

Но сегодня вечером все по-другому, и я думаю, она знает это (надеюсь, что знает). Ибо мой образ поведения изменился — едва заметно, но вместе с тем радикально изменился. Теперь я уже больше не пожимающий плечами, благодарный, ироничный названый брат, перепуганный житель меняющегося города, молодой человек, который шатается вокруг в надежде на что-то. Нет, сегодня он спокоен. Немногословен и говорит с расстановкой. Он слушает Урсулу, ее бессвязное и бесконечное описание дня (которое может кончиться только так: а потом я пришла сюда. И теперь говорю с тобой), с видом озабоченного родителя. Он авторитетен, даже, быть может, несколько холоден, в темном ресторане, отдавая быстрые распоряжения молодой девушке, которую привел с собой; он расплачивается по счету и встает, взгляд его блуждает. А когда он сопровождает ее по залитому ярким светом отрезку Квинсуэй, в его повадках и походке есть что-то от эпической безмятежности детоубийцы — само собой подразумевающееся превосходство взрослого, ничего плохого не случится, пока ты со мной, «Хочешь конфетку?» (обдавая перегаром), «Ну же, пошли со мной, малыш» — дерзость его намерений волнует, щекочет нервы, в ушах — хищные аплодисменты.

Она стоит перед ним в ночной рубашке.

Сними ее, говорит он.

Мне холодно.

Сними ее.

Мне холодно. Рыжик.

Не называй меня Рыжик.

Ты говорил — можно.

Врал. Нельзя. Сними ее.

О…

Вот так лучше. Нет, нет, постой. Погоди… Не двигайся.

…Нет, не делай этого.

Почему?

Пожалуйста.

Почему?

Просто не надо.

Но почему?

Пожалуйста.

Это ребячество, Урсула. И в высшей степени неестественное. Почему ты не хочешь, чтобы я сделал тебе то же, что ты делаешь мне? А? Что?

Просто не хочу.

Ты отвечаешь как ребенок, Урсула. И ведешь себя как ребенок.

Я пойду лягу.

Никуда ты не пойдешь! И послушай, что я тебе скажу. Как ты можешь рассчитывать, чтобы люди любили и защищали тебя, если ты так ведешь себя с ними? Скажи мне, Урсула, пожалуйста, я действительно хочу знать. Есть люди, которые присматривают за тобой, и я один из них, но если ты будешь вести себя подобным образом, то мы все уедем. Мы все уедем, потому что ты ведешь себя неестественно, потому что ты без башни… Ну вот… теперь правильно, это все, что от тебя требуется, — видишь? — просто ляг на спину, и не надо плакать, я просто хочу, чтобы ты… ай-ай-ай, Урсула, без башни… Вот так, вот так, вот так.