— Итак, все готово, — сказал Гай с лукавством в голосе, о чем тут же пожалел, ругательски себя ругая, — к большой схватке?
У Кита медленно изменилось выражение лица — он весь словно бы затуманился, а веки его приопустились, вычеркивая Гая из поля зрения. Глаза его остекленели, как перед дракой, они искали звериной жестокости. Нет. Они выглядели так же, как после какого-нибудь ошеломительного подвига на линии метания. Бездыханная сосредоточенность, самовлюбленность, дротиковый транс. Китов дротиковый транс!
— Теперь, вероятно, и в полуфинале, — сказал Гай, чуть приподнимая бледный свой большой палец и порывисто поворачиваясь к стойке. Встретившись глазами с Понго, Гай указал на свою пустую кружку, что тот воспринял без особого интереса, почитая нужным следовать иным указаниям, пока Гай повторял свои музыкальные «прошу прощенья».
— Удобство при езде, — сказал Кит. — Противоударный класс.
Гай не мог понять, к кому обращены эти слова, так быстро оборвал тот и поворот головы, и шальную улыбку. Может, Кит говорил с самим пабом, с его дымом, с его пылью.
— Аэродинамика кузова. Ее сладостные рыдания. Повышенная грузоподъемность. Настоящая дикая кошка. Гарантия от проколов. Любовные соки…
Возникла некоторая задержка, вызванная перебранкой у входной двери. Затем, казалось, все уладилось, но потом окровавленная фигура снова тяжело поднялась с пола и все началось сначала. И тут Гай опять наткнулся на Норвиса, который прокричал:
— Он теперь еще одну завел!
— Не понял?
— Он теперь еще одну завел!
— Правда?
— Точно. Да, точно. Богатую. Тут, по соседству. Шастает к ней каждое утро и уж дает просраться, будь уверен. А она делает всякие видики. С себя. Для него. Смуглая сучка. Они хуже всех.
Збиг-второй, стоявший поодаль, оборвал или как-то еще скомкал анекдот, который рассказывал Мэнджиту (тот, где фигурировали, как и во всех анекдотах Збига-второго, проститутка, полицейский и протухшая скумбрия), повернулся и с восторгом сказал:
— Когда он туда в первый раз заявился, она прикинулась этакой леди Мразью. Но Кита не проведешь.
— Терпеливый.
— В следующий раз — верняк!
— Точно. Да, точно. Не, по-честному, я просто балдею, как это у него получается.
— А эта ему еще и платит.
— Он ее кукленок.
— Платит ему за это дело.
Они говорили таким тоном, словно готовы были без конца продолжать в том же духе, настолько свежи для них были эти сведения. Казалось, Кит только что провел здесь, в «Черном Кресте», пресс-конференцию, посвященную этому вопросу. Гай мог себе это представить: Кит, жестикулирующий свернутым в трубочку таблоидом… Еще один вопрос хотят задать там, сзади… Рад, что вы спросили об этом. Да. Она… Ухмыляясь в пол, Гай слушал дальше: у нее свой пентхауз, она высокая, хорошо сложена, ноги чуть худоваты, но задница хороша, а сиськи у нее стоят так близко одна к другой, что можно…
— Как ее зовут? — весело спросил Гай.
Норвис и Збиг-второй уставились друг на друга — два знатока, два колеблющихся участника викторины, поставленные в тупик очевидным. Ее. Погоди-ка. Ее зовут. Подожди немного. Так много этих… Нита. Нелли. Нэнси. Гай, открыв рот и часто моргая, смотрел на них и ждал. Лбы их изрезали глубокие морщины, у висков яростно бились жилки: оба были охвачены лихорадочным тщанием вспомнить то, что было наглухо заперто в памяти. Он засомневался, вправе ли он просить их так уж напрягаться.
— Ники! Вот оно.
— Ники. Точно. Да, точно.
— Ники. Вот оно: Ники.
— Ники. Вот оно. Ники. Ники.
Щелкнув, пудреница открылась, и круглое зеркальце заполнилось увеличенным лицом Николь. Отражение неотрывно взирало на свою хозяйку. Оно обнажило зубы и облизнуло губы. В зеркальце пронеслась стена, занавески, бархат, и пудреница закрылась снова.
Она подняла взгляд.
— А, вот он ты, — мягко сказала она, поднимаясь на ноги. — Ты здоров? По телефону голос у тебя был каким-то надтреснутым. Давай-ка снимем твой плащ.
— Нет, право же, лучше не надо.
Николь вернулась в гостиную. Когда Гай вошел туда вслед за ней, она посмотрела на него со смирением и тревогой.
— Милый, в чем дело? — прошептала она. — Присядь. Принести тебе чего-нибудь?
Гай помотал головой, но опустился в низкое кресло. Он поднял руку в успокоительном жесте, прося тишины и времени. Затем нежно прижал ладонь к правому уху и прикрыл глаза… Этим утром, когда он лежал в постели, а Мармадюк усердствовал, открывая его зажмуренные веки, Гай испытал странное ощущение, неуместное, приятное, чувственное: собственно, в ухе у него собиралась струйка горячей Мармадюковой слюны. Сначала это его не беспокоило, но теперь половина головы у него онемела и пульсировала. Какие-то клейкие — или, может быть, едкие — свойства детской слюны оказали свое вредное воздействие глубоко в закрученном спиралью ушном проходе, затронув и барабанную перепонку. Комната накренилась, потом качнулась. Может быть, сейчас все так безумно, подумал он.
— Я должен тебя кое о чем спросить.
Ее взгляд выразил безграничную готовность.
— Я, вероятно, законченный идиот, — продолжил он, потому что ее дом, ее окна, ее шторы выглядели снаружи такими невинными. — Но кое о чем тебе тоже следует знать. Ну а теперь ты должна заранее обещать, что простишь меня, если я…
Гай замялся. Совершенно явственно он различил шум воды, сливаемой в унитазе неподалеку. Слишком близко, чтобы это могло быть где-то еще. Затем из ванной комнаты появился Кит. Через плечо у него была перекинута серебристая кожаная куртка, и он говорил:
— Этот мне больше всего пришелся по вкусу, больше всего. Мне они так нравятся, когда ты…
— А, Кит, — непринужденно сказала Николь. — Чуть не забыла, что ты еще здесь.
Застывший в стоп-кадре, выделенный курсивом, пойманный, вне всякого сомнения, с поличным, Кит начал мало-помалу возвращаться к жизни, снова двигаться и дышать — и усыхать, усыхать до полного ничтожества, меж тем как Гай задумчиво поднимался на ноги.
— Здорово, приятель…
Кожаную куртку, за мгновение до этого безмятежно висевшую на плече, Кит теперь стискивал в руках, отчего она могла измяться и скомкаться. Воздух между двумя мужчинами был наэлектризован до предела — классовая неприязнь, усиленная близким расстоянием, в них так и бурлила. Гай смотрел на Кита с презрением. И вот это-то рыцарь «Черного Креста»!
— Ты, полагаю, хочешь уже идти, — сказала Николь. — Вот твой — портфель. Я тебе кое-что туда положила.
Приступ кашля, казалось, вот-вот навсегда избавит Кита от необходимости что-либо говорить; но затем он вдруг сглотнул, да так, что все горло у него раздулось и набычилось, и сказал: