— …Мёд, знаешь, какая дорогая штука… — Генка обнимает меня за плечи. — Я могу хоть два аэрографа купить… Прям щас…
У Ануфрия, а стало быть, и у Генки — шестьсот пятьдесят ульев. Пол-литра мёда сколько стоят? Правильно… Мёд — пластиковая карточка Генки.
— Хотя, — говорит мой племянник. — Волчий жир ещё дороже…
Волки в окрестностях Уткино водились с самого начала. С того момента, как в чистом поле первый крестьянин поставил здесь первую хату.
— Я солда-а-ат… — поёт он неожиданно — …Недоношенный ребёнок войны…
— Я солдат… — поёт Генка.
— …Мама залечи мои раны… — подхватываю я.
— Я солдат… — поёт Генка.
— …Забытой Богом страны… Я герой…
— …скажите мне какого романа… — поёт Генка. — Я вижу всё: кур, индюков, его мотык и себя, сидящего на крыше.
— Генка… — говорю я, — ты что, и «Пятницу» слышал?
— Мля, дядя… — отвечает он. — …Я сам Пятница!..
— А я Робинзон… — говорю я. — Робинзон Крузо…
И мы хохочем так, что из дома тётя Валя, приложив ладонь к глазам (солнце печёт неимоверно), кричит:
— Мальчики! Идите завтракать!
Мальчики — это я, Генка и Семён. Он бросает вилы, которыми ворошил сено в ста метрах от нас, и направляется к крыльцу.
— Щас, мам Валь! — кричит Генка в ответ. Потом, понизив голос и следя глазами за
мужем Ольги. — …Дать бы ему люлей… аж руки чешутся…
— Такая же фигня, чувак… — говорю я.
Он кивает. Потом:
— Ну чё?.. Как Маруся?..
— Ещё б раз вдул! — я достаю сигарету.
— Ты ей тоже понравился… — Генка тоже лезет в нагрудный карман. — …Ты вообще… Симпотный сучок…
Симпотный сучок?.. хе-хе…
— Симпотный сучок?
— Ну не сучка же… — говорит Генка, и мы опять ухахатываемся, чуть не падая с крыши. Мама Валя, улыбаясь, смотрит на нас, прикрывая глаза ладонью. Потом она уходит в дом.
Мы, периодически хихикая, спускаемся по лестнице и идём за ней. Завтракать. Генка садится между тётками, прямо напротив меня. Мы посматриваем друг на друга, улыбаемся и хлебаем Дашкин борщ из тарелок.
Борщ за вчерашний день настоялся в погребе и влетает в меня огромными вёслами: как бы не подавиться…
Справа от меня Анна. Слева Николя.
Вообще за столом вся вчерашняя компания — гости остались ночевать в огромном доме юбиляра. Дядя Вася, отец Тольчи, хмуро вкидывает в себя пару рюмок, и морщины на его лбу разглаживаются.
Ай да борщ… Ай да Дашка…
Я, в промежутках между ложками, посматриваю на неё. Вчерашняя Маринка была её качественной копией. Поэтому я примерно представляю, что там скрывается под её сарафаном…
Потом Генка заводит свой мотоцикл и, напялив здоровенные очки на резинке, кричит мне, перекрывая рёв двигателя:
— Ну чё!.. Я на пасеку!.. Залетай на огонёк!..
Я наблюдаю, как его Атасная Пулялка скрывается за сараем, и бреду обратно в дом. Этот подонок мне нравится…
В приоткрытую дверь вижу Николя, сидящего на кровати в своей комнате. В Генкиной комнате… Здесь мой чёрный племяш спал и учил уроки; на стене до сих пор висит карта двух полушарий и постер Пушкина. А Николя сидит на кровати под знаменитыми бакенбардами.
— Здоров! — я прислоняюсь к косяку.
Николя кивает и похлопывает ладонью рядом с собой. Типа, присаживайся, друг. Я присаживаюсь.
— Ну… — я обвожу комнату взглядом. На самодельной этажерке Генкины учебники. Стоят корешками наружу. Анна встаёт с постели и выходит, прикрыв за собой дверь.
— О чём ты хотел поговорить? — я забираюсь на кровать с ногами. Николя наблюдает, как я опираюсь спиной о стену и скрещиваю голени.
— Это ты хотел поговорить, — отвечает он. Я вижу Генкин букварь. Между «Химией» и «Алгеброй» с цифрами «5». Пятый класс, что ли?
— Ну… — я чешу свою лысую бошку. — Эт самое… о чём?
— Я сегодня уезжаю, — говорит он. И уточняет, — мы уезжаем. Поэтому ты останешься здесь один…
Не один… хе-хе… с Генкой…
— Куда? — я смотрю на него, взявшись за свои пятки.
— Далеко.
— Зачем?
Он пялится своими чёрными гляделками. Симпотный сучок?.. Смех начинает щекотать моё нёбо. Николя, помолчав, отвечает:
— Мне нужно найти кое-кого…
Я шмыгаю носом:
— Специалистов?
— Типа того… — он вращает головой, разминая шею.
Симпотный сучок?..
— А ты какого, такого особого, рода специалист? — спрашиваю я. И, услышав эту фразу со стороны, опять сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться.
Николя касается участка кожи под своим левым глазом:
— У тебя ресница… тут…
Я тру ладонью рядом с носом:
— Всё?..
— Всё.
Мы молчим некоторое время. Ганж перебил утреннее похмелье, и я плаваю в ватном облаке. Как себя чувствует Николя, не знаю… Наверное, тоже не плохо… По виду, во всяком случае…
— «Особого рода», — говорит он вдруг. — Значит, «особого рода».
Ему поговорить, что ли, по тяге? Так, я ещё часа три могу разговаривать без остановки…
Спрашиваю:
— В смысле?
— В прямом.
Странный крендель… Или он — пряник? Хе-хе… Спрашиваю:
— И чё?.. До хрена таких специалистов?
— Не очень… — он не меняет позы и не повышает громкости.
— А ты знаешь, где их искать?
— Нет…
Мне не сидится в одном положении. Я обнимаю свои колени. Потом вытягиваю ноги. Снова скрещиваю их, засунув пятки под задницу. Шило в жопе… хе-хе… И язык аж чешется. Поэтому говорю:
— А как же ты их тогда найдёшь? Ну… специалистов?..
Он склоняет голову:
— Чуйка подскажет.
— Чуйка? — ну точно пряник какой-то. Или крендель? Вслух:
— Блин, Николя… как тебя на самом деле зовут?
— Потом скажу.
Он вообще когда-нибудь улыбается? Мне вот сейчас трудно сдерживаться… Уголки губ так и норовят прикоснуться к мочкам ушей… Ффух! Ну и дурь… Повторяю вслух:
— Чуйка?
Он склоняет голову к другому плечу:
— Ты же сам знаешь, что это такое.
— Не-а…
Николя встаёт и подходит к двери. Прислушивается. Потом возвращается и становится напротив меня, засунув руки в карманы.