Беременная вдова - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Эмис cтр.№ 69

Шехерезада с Глорией, одетые в угольно-серые костюмы с осиными талиями, рука об руку шли по террасе, направляясь к ступенькам, что вели к тропинке и в деревню.

— Церковь.

— Жалкое зрелище, правда? — сказал Кит. — Совершенно жалкое, черт побери. Глория ведь католичка, так? Шехерезада — нет. Какой веры Шехерезада?

Лили объяснила ему, что Тимми, по крайней мере, принадлежит к пятидесятникам, — надо признать, Кит по-прежнему считал, что эта информация ему необходима.

— Ну вот, — снова начал он. — Санта-Мария. Католическая. Не до жиру, черт побери. А?

— Что ты так заводишься по этому поводу? Слышал бы ты себя прошлой ночью. Как ты стонал и завывал во сне.

— Это все лицемерие.

— Визжал, как свинья, которой операцию делают.

— Лили, дело в принципе. Они верят в Деда Мороза. Почему? Потому что подарок, который он несет, — вечная жизнь.

— Что такое антиномианизм?

— Это когда делаешь все, что хочешь, в любое время дня и ночи, и шли бы они все. «К словам „нужно“ и „должно“ я никакого отношения не имею» [80] . — Почувствовав, что его тело расслабилось, Кит продолжал: — Это, Лили, означает «против закона». Странно, что ты этого не знала. Фрида такая же была. Немка, понимаешь. Нудизм и йогурты. Поклонение Эросу. Ницше. Отто Гросс. «Ничего не подавлять!»

— Ты есть не хочешь? — спросила Лили. — Просто мне показалось. Ты похудел. Всю неделю не ешь ничего.

— Ага, давай. Пока они там стоят на коленях, дуры набитые. Господи. На коленях. Не знаешь, смеяться или плакать.

Оставшись на секунду один, он подошел к стене и взглянул поверх нее. Там виднелись две затянутые, пышногрудые фигурки, передвигающиеся по булыжникам. Под ногами у них путались дети, однако ни у Глории в арьергарде, ни у Шехерезады впереди никакие молодые люди не образовывали вьющихся колец.

* * *

В библиотеке он отложил профессора Медоубрука и склонился над полуграмотной книжкой в мягкой обложке, озаглавленной «Религии мира», которая в конце концов отослала его к Книге Иоанна. Затем он расчехлил «Оливетти» и напечатал на ней записку:

Дорогая Шехерезада! Я хочу тебе кое-что сказать. Буду читать в оружейной после ужина. Всего несколько слов.

К.

Закончив, он выполз в салон и двинулся в те края, где был разжалован — словно незваный гость, словно некий раболепный, ничтожный призрак, место которому, возможно, в развалившемся коттедже, но не в крепости на склоне горы в Италии… Казалось, приговор, вынесенный ему, — вечное отлучение, поэтому призывом из внешней тьмы прозвучали слова Глории, когда та завернула в коридор и покровительственным тоном произнесла:

— О, Кит.

— Да, Глория.

— Сегодня вечером есть выбор — мясо или рыба. Рыбу я уже пробовала, и мне показалось, она немножко подтухла. Закажи мясо.

— Благодарю, Глория. Как предусмотрительно с твоей стороны. Я так и сделаю.

— Давай, — сказала она.

Этим все и ограничилось. Чуть-чуть осмелев, Кит вручил Шехерезаде свою сложенную записку, когда они разминулись в приемной, и она приняла ее, не встречаясь с ним взглядом.

Все четверо заняли свои места в кухне: одна католичка, одна протестантка, одна атеистка и один агностик. Да, Кит, в отличие от Лили, был агностиком: он прекрасно знал, что умрет и что рай с адом — вульгарные пощечины человеческому достоинству, но знал он и то, что понимание людьми вселенной оставляет желать лучшего. По его мнению, такой результат был бы интересен главным образом своей банальностью, однако могло бы оказаться, что Бог — правда. Заявлять обратное, как говорил он Лили, когда они спорили об этом, — заумь, самонадеянность «и нерациональность, Лили. Я колеблюсь на грани» — на грани безбожия, Лили. Но делать это приходится. Колебаться. Сейчас, сидя за столом, он сказал ей:

— Мне не надо. — И прикрыл рукой свой бокал.

Они принялись за салат, и Глория обратилась к Шехерезаде:

— Когда будем меняться комнатами? Не сегодня. Я слишком… слаба. По-моему, у меня то, что было у тебя вчера вечером. Подташнивает.

— Это быстро проходит. Сейчас я хорошо себя чувствую. Во вторник утром. Эудженио поможет.

— Йоркиль во Флоренции. Бедная ты, бедная. Ох, как жаль, что нет Тимми.

Китова стратегия в отношении Шехерезады была, таким образом, бесчестной лишь на девяносто девять процентов — в ней имелась мертвая зона размером с пылинку. Он собирался сказать ей, что в нем произошла перемена — он передумал, сердцем и умом. «Да, Шехерезада, это так. Не знаешь ли ты какого-нибудь викария…» Нет, викарий не годится. Светило разума?«…Какого-нибудь духовного наставника, к кому я мог бы обратиться за советом, когда мы все вернемся в Лондон?» Кит понимал, что шансов на успех не намного больше, чем на космическое явление всесильного существа прямо сегодня вечером. Но попытаться следовало. Пока же он искал утешения в разговорах на темы о гармонии, как их вовек не заглушить, эти пробивающиеся нежные побеги надежды, — и тому подобное.

— М-м-м, — произнесла Лили, попробовав свою камбалу.

— М-м-м, — произнесла Шехерезада, попробовав свою.

— Я уверена, что рыба абсолютно свежая, — сказала Глория. — Но мы с Китом вполне готовы удовольствоваться бараниной. Так, Уиттэкер сказал — в полвосьмого. Думаю, надо пораньше лечь. Чтобы нам всем встать свеженькими и бодренькими, — добавила она в заключение, — перед встречей с развалинами.

* * *

С «Антиномианизмом у Д.-Г. Лоуренса» было покончено, он был отброшен в сторону к без четверти двенадцать.

Шехерезада, между прочим, сунула голову в дверь оружейной по пути наверх, а Кит, между прочим, из положения сидя сумел объявить, что неожиданно готов обсуждать вопросы существования Бога и, в частности, достоинства пятидесятнических убеждений (включая упор, который делается в этой вере на пророчество, чудеса и экзорцизм).

— Я довольно хорошо знаю Библию, — сказал он, — и меня всегда очень трогал этот стих у Иоанна. Потом, на этом ведь зиждется идея рождения заново. Помнишь: «Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа» [81] . Это, я считаю, не может оставить человека равнодушным.

Он продолжал в том же духе пару минут. Шехерезада ровно хмурилась, глядя на него. Словно его слова были не то чтобы заведомо неправдоподобными, но попросту бестолковыми и неуместными. И скучными — не забывайте, скучными. Киту никак не удавалось ее истолковать: одна видимая рука на одном видимом бедре, смены позы. Ее безразличие. Было в этом что-то… что-то прямо-таки нехристианское. Он сказал: