Она ставит камеру на стол, откуда видно большую часть комнаты. Лицо доктора Сеймура опухло, оно в кровоподтеках, синяках. Она входит в кадр и стоит возле кровати.
— Прости, что причиняю тебе боль. Я не хотела этого. Но бывает, что-то происходит само по себе. То, что я делаю, это ужасно, но я так устала от таких людей, как ты, — почти так же, как от себя. Людей непоследовательных. Которых я считаю своими союзниками, а они оказываются врагами.
Внезапно Шерри хватается за виски и начинает стонать.
— Боже, моя голова.
Она качается взад-вперед — очевидно, от страшной боли.
— Эти мигрени — с тобой они стали полегче. С твоими руками. Но теперь они вернулись, и с новой силой, хуже некуда. Ну зачем ты взял и сделал это? Зачем сделал их еще сильнее, когда я думала, что ты хочешь мне помочь? Я не вижу в людях смысла. Вот что меня так бесит. Они все извращенцы. И непостижимы.
Теперь Шерри Томас трясет головой, как будто прочищая ее. Поднимает взгляд, смотрит, моргая, на доктора Сеймура, как будто видит его впервые.
— Ты-то что здесь делаешь? Ты ранен.
Она нагибается и нежно стирает с его глаз кровь салфеткой, вытащенной из прикроватной тумбочки.
— Я бы так хотела, чтоб все снова было в порядке. Не могу объяснить. Перестань задавать мне вопросы.
Теперь она смотрит прямо на него, не двигаясь, секунд десять. В итоге доктор Сеймур произносит таким слабым и трясущимся голосом, что его едва можно расслышать:
— Мне страшно.
Шерри Томас кивает:
— Сначала я хочу, чтоб ты мне объяснил. Зачем ты сделал то, что сделал? У нас было все так хорошо. Нам здесь было так приятно наблюдать за миром. Полная безопасность. Все под контролем. И тебе это нравилось. Не говори, что это не так. Это изменило твой мир. Так… зачем ты взял и сделал это? Это очень плохо. Позвонил. Наговорил гадостей. А ведь я столько тебе дала. Ты решил, будто запись доказывает, что она по-прежнему тебя любит. Что Саманта тебя все еще любит. И я не стану тебя разубеждать. Потому что мне на тебя не наплевать. Я отпущу тебя туда… куда там берут с твоей чистой совестью. С твоей верой. Со всем тем, что ты забрал у меня.
Похоже, что доктор Сеймур снова теряет сознание, но она продолжает:
— Видишь ли, кроме всего прочего — несмотря на эту нелепую ситуацию из дешевого триллера, — я человек цельный. Нечестность — это ведь так неопрятно. Это беспорядок в голове.
Доктор Сеймур открывает глаза и пытается освободиться от веревок. Шерри Томас по-прежнему недвижно стоит в ногах кровати, но тут шагает к изголовью, принюхиваясь.
— Что это за запах? Боже, Алекс. Ты наложил в штаны.
Лицо ее искажается. Потом она как будто берет себя в руки, но, когда начинает говорить, голос ее дрожит от ярости.
— Покури, Алекс. Хочешь сигарету? Без нажима.
Она вынимает пачку красного «Мальборо» и вставляет сигарету ему меж губ. Он вертит головой. Она бьет его видеокамерой прямо в лицо. Из его, по-видимому, сломанного носа рекой течет кровь.
— Выкури сигарету, Алекс. Ты же хочешь. Будь ты честным хоть раз в жизни.
Она прикуривает сигарету, и на этот раз доктор Сеймур в ужасе затягивается. Она время от времени подносит ему сигарету.
— Ну, как тебе? Я знаю, что ты курильщик, Алекс. Курильщиком и останешься.
Следует пауза, в ходе которой он, пытаясь докурить сигарету, беспрестанно кашляет и брызгает кровью. После чего начинает почти беззвучно бормотать. Она наклоняется и прислушивается.
— Говори же. Я толком не пойму. Что это? А, конфитеор
[11]
. Узнаю. На самом деле я знаю эту молитву наизусть. Ребенком я какое-то время жила у монашек. В душе ты по-прежнему человек верующий. Наверное, поэтому ты и не понимаешь. Простой факт, что мы в жопе и никому не нужны. Вот в чем дело. В этом вся суть. От тебя несет говном, Алекс? Это запах жизни.
Она встает на колени возле кровати. Молитвенно складывает руки.
— Что ж, давай тогда исповедуемся? Наверное, стоит попробовать. Сделаем это вместе. Отлично. Давай. Вдруг поможет. Поможет мне. Я не хочу идти до конца. Я хочу, чтобы кто-нибудь остановил меня. Хочу, чтоб в дверь ворвались, положили меня на пол и угостили дубинкой. Хочу, чтобы прилетел ангел и отобрал у меня силу. Это могло бы случиться. Шанс есть.
Лицо доктора Сеймура кривится, он начинает кашлять кровью и хрипеть. Тогда Шерри Томас произносит четким, ясным, слегка ироничным голосом:
— Исповедуюсь Господу Всемогущему, благословенной Деве Марии, благословенному архангелу Алексу, благословенному Иоанну Крестителю, святым апостолам Петру и Павлу и всем святым, что я страшно согрешила мыслью, словом и деянием по собственной вине, и вина моя тяжкая и мучительная. И потому я молю Деву Марию… мне уже скучно. Это продолжается несколько часов. Можешь выполнить мою просьбу? Пожалуйста, закрой глаза. Закрой глаза и засыпай. Ты, наверное, очень устал. Поговорим, когда ты проснешься. Все будет хорошо. Давай просто немного помолчим.
Глаза доктора Сеймура уже закрыты, он лежит неподвижно. Такое впечатление, что он снова лишился сознания.
— Засыпай. Я сделаю все, как надо. Все будет хорошо. Спи.
Шерри Томас стоит у кровати, несколько минут наблюдая за неподвижной фигурой доктора Сеймура. Дыхание его становится спокойным и ровным.
После чего она берет окровавленный молоток и два или три раза бьет доктора Сеймура по голове. Все происходит очень быстро. В конце мы слышим только ее тяжелое дыхание и несколько слов:
— Я любила тебя, Алекс.
Затем с доктора Сеймура сдирают кожу.
В некоторых статьях писали, будто доктора Сеймура освежевали живьем. Распространению этого мифа послужила запись, сведенная со звуковыми эффектами, с подставленными воплями и стонами. Оригинальная запись не оставляет сомнений в том, что это не так. Какая бы злоба и безумие ни обуяли Шерри Томас, когда Алекс Сеймур пришел к ней в последний раз, пыточных дел мастером она не была.
Тем не менее остается вопрос: зачем она пыталась снять кожу с трупа доктора Сеймура?
Очевидно, что это не был заранее продуманный и запланированный акт. Как показало беглое ознакомление с весьма узкоспециальной литературой по данному вопросу, свежевание требует определенных профессиональных навыков. Просмотрев эту запись, насколько хватило сил, я сделал вывод, что Шерри Томас слабо представляла себе процесс и приступила к делу с острым кухонным ножом, вместо того чтобы воспользоваться специальными хирургическими инструментами. Минут десять спустя она оставила попытки, не обнажив полностью даже груди доктора Сеймура.