Обменные курсы - читать онлайн книгу. Автор: Малькольм Брэдбери cтр.№ 63

Между ними стоит металлическая миска, в которой булькает вкусно пахнущая похлебка из мяса и овощей; официант наливает вино в бокалы.

– Да, очень, – соглашается Петворт.

– Поставь тарелку сюда, – говорит Принцип. – Я тебе положу.

– А что дальше в сказке?

– Ну, если так хочешь, слушай. В моей стране все женщины очень эмансипированные, но красивому мужчине мы по-прежнему любим угодить. Так вот, дорогой мистер Петвит, у того путешественника было одно дело – он задумал купить кольцо. Он идет в дом ювелира и очень дешево покупает прекрасное кольцо. Купец добрый и предлагает ему переночевать: зовет жену и просит устроить гостя в красивой комнате с кроватью. В комнате жена купца смотрит на путешественника – у нее то же лицо, то же тело, что у девушки на дороге. Путешественник говорит, что они встречались. «Нет, – отвечает жена купца, – но ты должен отсюда бежать. Ты мне нравишься, и я знаю, что муж хочет ночью тебя убить, чтобы забрать кольцо». Путник озирается: у двери нет ручки, окна не открываются. «Есть только один выход, – говорит жена купца. – Я волшебница. Если ты меня поцелуешь, дверь откроется, и ты будешь свободен». Путник целует ее, ммммм, дверь открывается, он хватает вещи и бежит из Глита. После долгих странствий он возвращается домой к жене, дарит кольцо, целует ее, ммммм, и видит, что у нее лицо как у девушки из Глита. Вот и вся история, тебе понравилось?

– Это ты сочинила? – спрашивает Петворт.

– История очень старая, – отвечает Принцип, – как я могла ее сочинить? Конечно, она фантастическая, совсем не реальная, но, знаешь ли, я не верю в реальность.

– Не веришь, – повторяет Петворт.

– Нет, я испробовала ее и не верю. Реальность – это то, что бывает, когда слушаешь чужие истории, а не свои. Истории становятся страной, страна – тюрьмой, а тюрьма входит в твою голову. И повсюду примерно одна и та же повесть: люди не крадут, перевыполняют планы и любят Карла Маркса. Вскоре остается лишь одна эта история, и она становится реальностью. Ладно, я кое-что тебе расскажу, милый, если ты меня поцелуешь, и даже если не станешь целовать. У меня есть только одна история, и в ней – я и ты. Мир – у нас в голове, и он там для того, чтобы мы могли сочинять истории. И вот как я использую свою собственную голову, которую ты сейчас видишь, вполне красивую, я надеюсь. Не для того, чтобы создавать больше реальности для других, а чтобы мне самой было просторно. А теперь ты скажешь, товарищ Петвит, что моя позиция неправильная и не способствует торжеству исторического процесса. На это я отвечу, мой милый друг, что исторический процесс – твои истории, а не мои. И ты ответишь, ну, тогда тебе лучше водить трамвай. Я правда умею его водить. Ты веришь, что я – волшебница?

– Может быть, – отвечает Петворт.

– Конечно, такое возможно, – говорит Принцип. – В моей стране мы говорим о научных проектах и плановой экономике, но на самом деле мы по-прежнему крестьяне и колдуны. Поколдовать еще?

– Да, – говорит Петворт.

– Ладно, попробую. Хочешь кофе? – Да.

– Тогда мы возьмем такси и поедем искать кофе. Я знаю Место, где он лучше.

* * *

– Правда здорово? – говорит рослая, белокурая Катя Принцип некоторое время спустя, прижимаясь к Петворту в маленьком оранжевом такси. – Теперь ты понимаешь, почему я так люблю то место. Надеюсь, следующее тебе тоже понравится.

– Уверен, – отвечает Петворт.

Такси едет в сторону города, довольно быстро; другие водители сигналят.

– Наши таксисты не оборачиваются, – говорит Катя Принцип. – Они глядят вперед, в социалистическое будущее. Смотри, вон на горе замок. Там ты сегодня гуляешь, так что, пожалуйста, запомни, какой он. Внутри просторно и темно и много маленьких комнаток. Думаю, ты и раньше бывал в замках. В комнатках железные латы для очень маленьких воинов, с перьями на шлемофонах, и на стенах картины всех старых битв. Потом тебе показывают старинные ружья и пресс для вина. Внизу темные казематы для туристов, не чтобы там жить, просто посмотреть. Мы так плохо с туристами не обращаемся. Наверху спальная епископа Влама. Он был… как вы называете мужчину, который слишком любит женщин?

– Волокита?

– Надо же! А я думала, волокита – это когда бюрократчики. Ладно, значит, волокиты тоже две, как и яиц. Так вот, у этого волокиты была роскошная спальная и огромная двойная кровать под пологом. А может, и не двойная, он был очень груб со своими дамами. Еще он бросал их в яму, не забудь про яму. Ну как, всё увидел?

– Думаю, да, – отвечает Петворт.

– Вот и хорошо. Ладно, теперь, когда мы осмотрели замок, можно поехать в совсем другое место. Надо, наверное, сказать водителю, чтобы ехал помедленнее. Он давит слишком много народу.

Катя Принцип подается вперед и говорит с шофером; Петворт смотрит на городской пейзаж, где под солнцем идут люди в сером, и улицы проносятся мимо. Он чувствует себя оторванным от реальности, приятно похищенным, и одновременно в голову приходит одна маленькая мысль.

Это странная мысль, что он счастлив. На краткий миг он с женщиной, с белокурой, одетой в батик Катей Принцип, она красивая, интересная, веселая и заражает своим весельем. Однако есть и другое: доктор Петворт, который сидит в незнакомом городе в чужом такси и сжимает лекцию, не особо привык ощущать, что живет. С годами он становился старше, видел, как в волосах появляется седина, как портятся зубы (один даже пришлось вырвать), терял юношескую веселость, погружался в тревогу и одиночество, чувствуя всё время, что некая сердцевина, тот стержень, в котором положено быть ценностям, ветшает и рассыпается. Мир, по мере того, как Петворт лучше его узнавал, делался не реальнее, а меньше, житье – не жизнью, а пародией на нее. Люди превратились в повторения уже знакомых людей, желания – в нелепую биологическую потребность, более или менее терапевтическую тягу к разнообразию. Жена, которая когда-то была всем, обернулась зыбкой чередой присутствий и отсутствий; женщины, посещавшие его жизнь и сны в качестве потенциальных любовниц, уже не влекли с необходимой силой. Объекты воли, как зубы, пришли в упадок; стало трудно отыскивать достаточно внутренней сути, чтобы шевелиться, чувствовать, говорить. Бессодержательность, бессловесность, ощущение собственного отсутствия вошли в привычку. Однако сейчас (хотя Петворт понимает, что ведет себя неправильно, и мучается совестью из-за трех покинутых спутников, которые, наверное, беседуют о нем в одном из десятка возможных ресторанчиков, и не может объяснить себе свое поведение) он испытывает маленькое странное чувство, что наконец-то живет.

– Таксист очень смешной, – говорит Катя Принцип, предполагаемый источник всех этих чувств. – Сказал мне, что больше не любит свою жену.

Таксист, рослый и волосатый, оборачивается и кивает.

– Он увидел меня и сразу полюбил, зовет с ним выпить. Я ответила, что не могу, я с возлюбленным, ты не обижаешься, что я так сказала?

– Нет, – говорит Петворт.